Трофейная жена для лорда-дракона (СИ)

Длинный рваный порез от пупка и до самой спины мог нанести ему только огромный коготь. Вероятно, это случилось в конце, когда дракон начал снижаться. Он ещё плохо владел своим телом, и посадку на песок вряд ли можно было назвать гладкой. Скорее это было плохо контролируемым падением.

— Не беда. Я выжил после этого, — с усмешкой выпалил Исеф, взмахнув в воздухе культёй, — что мне какая-то царапина!

И правда, после перевязки он стал выглядеть бодрее. Вот только ближе к ночи, когда они засобирались в путь, пока на небе было ясно видно звёздную карту, кровь отчётливо проступила на импровизированной повязке, и однорукий стал сильно бледнее.

Они шли всю ночь и нельзя сказать, что всё было плохо. Исеф смеялся и болтал без умолку, словно пытаясь убедить Арвольда в том, что всё действительно хорошо.

Он рассказывал о своём отце, суровом шахе Тазаре, которого до дрожи боялись работорговцы и морские пираты, а люди за хмурый вид и беспощадность к врагам Аджая прозвали Пустынным Медведем.

О том, что за дверьми своих покоев тот выращивал диковинные цветы, а по вечерам любил собирать там вокруг себя своих многочисленных детей и читать им сказки о дальних странах и великих воинах.

Рассказывал Исеф и о том, как сбежал из дворца, поссорившись с шахом. Как мечтал отправиться к дальним берегам, но нанятое им судно было захвачено пиратами. Как был продан погонщикам двуногого скота, попал в услужение к богатому торговцу, и был снова продан погонщикам за то, что влюбился в его дочь и попытался сбежать вместе с ней прочь от этого безжалостного самодура.

Как пытался сбежать и от них, после чего потерял руку и был за бесценок отдан кровавым господам в золотые копи Кабара, где чах и уже помышлял о смерти, пока не услышал от надсмотрщиков о необычном рабе, на котором невозможно поставить клеймо, потому что он не боится раскалённого железа…

Они шли ночами и останавливались на ночлег, пережидая жаркие дни. Вместе изнывали от голода и жажды, лишь по утрам собирая росу с остывших за ночь камней, но шли. И всё же Исефу было куда тяжелее.

К исходу третьего дня его рана стала плохо пахнуть, а тело охватил жар. Тогда на следующую ночь Арвольд понёс его на себе. Его страшила мысль о том, чтобы снова обернуться в дракона и продолжить путь по небу и он не решился предложить это Исефу. Тот был так слаб и словно таял на глазах. Арвольд боялся, что принц просто не перенесёт ещё одного полёта. Боялся того, что он сам снова сделает всё ещё хуже.

Исеф бредил. Ещё будучи в сознании, он научил дракона ориентироваться по звёздам, так что Арвольд знал в каком направлении двигаться, но оттого было не легче, ведь он оказался практически один на один с пустыней, жизни в которой не знал.

Исеф же разговаривал со своими братьями, о которых из тех разговоров можно было понять, что они умерли. Спорил с наставниками, которых, вероятно, тоже давно не было в живых. А в моменты краткого просветления широко и белозубо улыбался юноше уверяя:

— Мы уже близко, Арвольд… я знаю, мы близко…

Но очень скоро настал тот вечер, когда Исеф не проснулся.

Он лежал в той же позе, в которой его и оставил Арвольд, прежде чем, как обычно, лечь спать с рассветом. Привалившись спиной к теневой стороне скалы, смотря в небо, Исеф словно улыбался краешками иссохших бледных губ.

В первый миг юноша не поверил в случившееся. Он склонился над мужчиной и затряс его, пытаясь привести в чувство, но тщетно. Ощутив всю боль осознания, он едва не лишился рассудка. Это было жестоко. Слишком жестоко!

Подняв взгляд к закатному небу, он закричал, хватая горстями песок и швыряя его так, словно смог бы причинить тому боль. Он чувствовал, как ненависть вновь наполняет его. Арвольд ненавидел себя, за то, что был так неуклюж, ненавидел погонщиков двуногого скота и кровавых господ, и тем более ненавидел проклятую богиню неба, в которую так верил Исеф.

Если бы не слепая вера в то, что она защитит его, если тот ей доверится, стал бы принц рисковать своей жизнью, связываясь с неумехой-драконом, отправился бы налегке в мёртвую пустыню?

Смерть на свободе лучше жизни в цепях…

Словно шёпот из другого мира, всплыли в его памяти слова, которые Исеф сказал ему в их первую встречу. Но и они не смогли утешить Арвольда.

Окинув тяжёлым взглядом бездыханное тело друга, юноша вновь посмотрел на небо. Там, на быстро темнеющем небосводе уже зажглись первые звёзды, по которым они с Исефом прокладывали путь к Аджаю — огромному городу, стоявшему на краю спокойного залива, которым заканчивалась мёртвая пустыня.

Второе обращение в дракона далось Арвольду куда легче. Ему лишь нужно было позволить горю захлестнуть себя, вытеснив из головы все прочие мысли. Подхватив с песка безжизненное тело принца, он взмыл высоко в небо. Так высоко, что кожа и одежда Исефа покрылась инеем.

Движимый горем и злостью, он летел и днём, и ночью, не уставая. Кажется, что успели смениться не меньше трёх суток, когда впереди, наконец, показалась синяя морская гладь.