Звягин вышел на улицу. Он увидел машины, медленно текущие мимо сплошным железным потоком, прохожих, которых болтало по тротуару, сталкивала друг с другом городская суета, они спешили домой после трудового дня, усталые, предвкушающие семейный обед, разговоры с детьми, бесконечные телесериалы, новости, телефонные звонки, вечернюю газету. Он почувствовал, что мир вокруг него изменился. Или это он стал другим — он вдруг впервые за все пребывание в Америке ощутил себя дома. До этого, в разговорах с Таней, когда они обсуждали, долго ли пробудут здесь, и если долго, то как им обустраивать свою жизнь, все это были лишь проекты. Сейчас пришло знакомое, въевшееся в кровь ощущение опасности, предчувствие добычи, и Нью-Йорк раскрылся перед ним, как прежде были раскрыты Питер, Москва, да любой, в общем, город России. Привычные задачи снова стояли перед ним, и действовать снова нужно было только сообразно обстоятельствам, в которых он находился в данную минуту. Это была его стихия, и неважно, на каком языке вокруг говорили и как называлась страна, по которой он сейчас шагал, — он знал, как ответить на любой вопрос, как себя вести в любом месте, как и где искать свою добычу. Он был хищником и в тепле комфортной клетки начинал скучать, ему нужно было живое дело, свежая кровь.
Он шел по тротуару, оставив машину на стоянке отеля. Машина в Нью-Йорке не проблема, будет у него другая машина. Сейчас он хотел попробовать оторваться от слежки, если она есть. Со стороны могло показаться, что пожилой лысый человек медленно тащится по улице, не обращая ни на кого внимания, уставившись себе под ноги и полностью уйдя в свои мысли, но это было не так. Он видел и запоминал все, что происходило вокруг него, умудрялся замечать даже происходящее сзади — косыми, быстрыми взглядами в отражения витрин, в стеклах встречных автомобилей, даже в лицах прохожих. Он был профессионал с большой буквы и только во время работы чувствовал себя на сто процентов здоровым и нужным. Кому? Да, наверное, себе. И еще Тане, которой сейчас не было рядом, но он найдет ее, и найдет очень быстро. Звягин не сомневался в этом ни секунды.
Он намеренно не вернулся к вопросу связи с Россией, а Джошуа, кажется, забыл об этом, ошеломленный его проснувшейся инициативой. Чем меньше знают о его действиях люди вокруг — любые люди, пусть даже сам сэр Джошуа, — тем лучше. Он был уверен полностью, что в его организации есть человек — один или несколько, — который прямо или косвенно поставляет информацию.
Он не спрашивал себя, куда идти. Интуиция гнала его к Ревичу. Если она его не обманывает, именно он должен стать следующей мишенью для неизвестных, вернее, уже почти известных конкурентов. В чем заключалась конкуренция? Звягин начинал считать, что какая-то организация планомерно ведет террор против всей их компании в целом, причем только на криминальном участке деятельности. «Официальная, легальная сторона дела их явно не интересует. Они отсекают одну за другой ветви власти, скоро доберутся и до Джошуа. Пока что хотят обескровить организацию, запугать, запутать, заодно и хапнуть в качестве промежуточного приза эти злосчастные полмиллиона. Таня, появившись в Нью-Йорке, могла спутать их планы, узнав главаря, или кто он у них там. Ее быстренько схватили, будут наверняка перевербовывать». Звягину не хотелось об этом думать — методы перевербовки везде одинаковые, он надеялся вытащить ее до того, как дело примет вид физических пыток. Была, конечно, мысль, что сам сэр Джошуа воду мутит, но она быстро отпала. «Он, конечно, волчара еще тот, палец, да какой там палец, на его рот даже не смотри, не то что клади туда что-нибудь, но не похож он на просчитавшего все ходы предателя». Звягин был отличным психологом, и умение читать по людским лицам не раз выручало его в критических ситуациях. Особенно в зоне.
«Нет, Джошуа тоже не знает, что это за люди. Никто не знает пока, кроме Тани. Может быть, Сумской. Все из России тянется. Полковник должен быть в курсе. Но это подождет, не буду я ни с кем советоваться». Звягин взял такси и поехал на Брайтон к Ревичу, который, по его предположениям, уже должен был вернуться домой. В фирме ему выдали аванс, но строго-настрого запретили Тут же бросаться в мутную лужу брайтонских русских ресторанов, запретили, фактически, под страхом смерти. Вслух это не было сказано, но Ревич, как человек достаточно умный, понял, чем ему может грозить непослушание до окончания операции. Да и сам Давид был кровно заинтересован в благоприятном исходе дела, так что, по всему, он должен быть уже дома — готовиться к поездке за границу и разрабатывать планы по охмурению своего экс-друга.
Грэм поднялся на крыльцо пасторского дома и протянул руку, чтобы позвонить, но дверь перед ним открылась сама собой. За ней никого не было: Билл увидел кусок прихожей, совершенно пустой. «Сквозняк, что ли», — подумал он, не удивившись, что дверь не заперта, — в Дилоне, если хозяева сидели дома, парадные двери днем запирались крайне редко.