Трофейщик-2. На мушке у «ангелов»

Не обсудили они будущее и в последующие дни: каждый из них внутренне не хотел возвращаться к неприятной теме. Дилан казался абсолютно безопасным убежищем, глубинкой, какой, впрочем, он и был на самом деле. Ну кто их будет здесь искать? Лариса говорила, что в крайнем случае можно отправиться в Мексику, но бежать туда она лично не хотела, Алексей и подавно — не хотел да и не мог. Правда, попутно, в разговорах со случайными знакомыми в барах, с Ларисой, просматривая телепередачи, он начал понимать, что, пожелай он остаться в Штатах на нелегальном положении, он бы остался запросто. И прожил бы до конца дней своих. И в Мексику бы смотался, и куда угодно. Другое дело, что никогда бы он не стал настоящим американцем и не поднялся бы на уровень, который дает возможность спокойной, обеспеченной жизни в этой стране, свободного общения с людьми если не любого, то, во всяком случае, достаточно широкого круга, но прожить можно, и в принципе, довольно весело. Особенно с теми деньгами, которые до сих пор непочатые лежали в сумке в его спальне.

Лариса все-таки переехала в мотель, и Дуайт не стал ее удерживать. Сара, приличия ради, несколько раз, не глядя ей в глаза, сказала, что она может жить у них в доме столько, сколько ей будет нужно, но Лариса без особых церемоний собрала вещи, поблагодарила радушных хозяев и ушла. Через полчаса она вернулась и, забрав с собой Алексея, пошла показывать, как и где устроилась.

Ее номер, конечно, не был таким уютным, как комната, предоставленная Алексею, но он позавидовал подруге — она была свободна здесь, могла делать что угодно, в отличие от него, скованным железным, как он начинал чувствовать, радушием пасторской семьи.

Дуайт все-таки затащил их в церковь на воскресную службу. В процессе мероприятия, как он это назвал про себя, Алексей впал в полное недоумение. Сначала было что-то вроде урока. Да это же воскресная школа, вспомнил Алексей. Школа же сама по себе произвела на него очень странное впечатление. Взрослые люди, семейные пары вместе с детьми сидели полукругом на плотно сдвинутых стульях, обстановка в церкви была самая что ни на есть демократичная, и дело происходило в большой комнате на первом этаже храма. Дождавшись начала, Алексей увидел, как на импровизированную сцену поднялся Дуайт и стал давать очередной урок.

Конечно, он был профессионалом, это Алексей отметил сразу. Голос хорошо поставлен, убедительные, плавные, отрепетированные жесты, прямой, открытый взгляд — сразу видно, что не один год его учили ораторскому искусству, педагогике и психологии, и учили, надо сказать, хорошие наставники. Короче говоря, формой его Алексей остался доволен, но само содержание речи Дуайта несколько выбило его из колеи.

Он с удивлением смотрел и слушал, как человек, седовласый отец четверых детей, серьезно берет в руки большие листы картона, на которых нарисованы какие-то линии, крестики, треугольнички, и на чистом глазу начинает объяснять присутствующим, что-де вот — прямой путь, человеческая жизнь. И показывает пальцем на жирную линию. А вот это — смерть: линия обрывается. Вот — Бог, понижая голос и придавая ему бархатистую, теплую интонацию, тыча пальцем в черненький аккуратный крестик. Если вы не принимаете в себя Бога, — продолжает Дуайт, то жизнь ваша здесь и кончается и вы попадаете в ад. Об аде мы говорили на прошлом уроке. А если принимаете, то жизнь ваша продолжится, — пастор снимает вторую ладонь с картона, и оказывается, что она закрывала продолжение толстой линии, — восторженный вздох слушателей воскресной школы следует за явлением черной линии на картоне, хитроумно спрятанной пастором до поры. Сосед — семидесятилетний лысый фермер в золотых очках — смотрит на Алексея блестящими то ли от слез, то ли просто от отражений в стеклах глазами.

Наглядный показ краха судьбы неверующего занял минут двадцать. Алексей покосился на Ларису. Она сидела с неподвижным лицом и смотрела вперед, в одну точку — мимо расхаживающего вдоль рядов Дуайта.