Трофейщик

— Ну вот и славно. — Лебедев взял лежащий на постели лысого радиотелефон и набрал номер. — Миша? Алло, Миша, ты? Привет. Как здоровье? — Последовала долгая пауза, потом Лебедев, не выключая, положил телефон на колени. Из динамика слышалось невнятное бормотание и крики. Примерно через минуту он снова поднес трубку к уху и сказал:

— Ну, понятно, понятно. Слушай, мы тут будем рядом с тобой, может быть, заскочим. Что же ты так неэкономно? Ну, подкину, подкину тебе денег. Хорошо. Отдыхай.

Он снова повернулся к Коле.

— Коля, сам понимаешь — дело есть дело. Мне не хочется тебя мучить, но придется съездить. Он там пьяный уже, но ты поговори с ним как следует. И самое главное — мне нужна гарантия, что больше никто никогда от Петровича ничего не узнает. Ты меня понял, Коля?

— Понял, Виталий Всеволодович. Сделаем. Что с этим алкашом церемониться?..

— Коля, для тебя он не алкаш, а Петрович, Михаил Петрович. Он в свое время много хорошего сделал. Удачи тебе, Коля.

— Спасибо. Можно ехать?

— Поезжай, поезжай. И действуй на свое усмотрение.

V

На улице Тамбасова, напротив необъятного полигона, отгороженного высоким забором из частой проволочной сетки и принадлежащего бывшей киностудии «Ленфильм», стоит среди одинаковых белых длинных домов красное кирпичное здание — так называемый торговый центр. Вокруг этого массивного, странной формы неуклюжего строения с неожиданными закруглениями, выступами, нишами, башенками и какими-то отростками концентрируется обычно вся светская жизнь микрорайона. Большинство необходимых услуг, в которых нуждаются окрестные жители, они получают именно здесь. Несколько сортов магазинов, от продовольственного до цветочного, парикмахерская, прачечная, отделение милиции, что-то еще — много внутри красного дома лестниц, дверей без надписи и коридоров.

Михаила Петровича Кашина, или — для друзей — просто Петровича, привлекало в этом центре одно место, ставшее уже много лет назад его вторым домом, а именно пивная, расположенная в правом, если смотреть с фасада, торце здания.

Утром Михаил Петрович Кашин чувствовал себя отвратительно. Последний месяц он пил каждый день и помногу, пренебрегая качеством напитка в пользу его количества, и результаты были налицо. Трясущимися руками он открыл ящик старого рассохшегося письменного стола. Ящик был почти пуст, за исключением набросанной в беспорядке разной мелкой дряни — пары старых, невесть откуда взявшихся значков, поздравлявших планету с праздником 1 Мая, скомканных автобусных талонов, табачных крошек, квадратных кусочков бумаги «для заметок», исчирканных неведомыми хозяину номерами телефонов и именами, ничего ему теперь не говорящими. Тут же были лет пять назад остановившиеся часы «Ракета» без ремешка, неработающая зажигалка, скрученная в мягкий цилиндр широкая бумажная лента с запечатанными в нее десятью презервативами, еще какие-то бумажки.

Михаил Петрович проехал ладонью по дну ящика и нашарил в дальнем углу под шуршащим хламом то, что искал, — пятидесятитысячную купюру, последнюю из многих, полученных им месяц назад. Хрустящая, новенькая бумажка принесла уверенность и покой. Михаил Петрович медленно, покачиваясь и с трудом переставляя не слушающиеся ноги, вышел на кухню, открыл кран и подставил рот под холодную, с металлическим привкусом струю воды. Сделав несколько глотков, он застыл с открытым ртом, давая воде свободно выливаться из него в раковину, полоская воспаленный, распухший язык и десны. Потом засунул под кран голову и с минуту терпел ледяной холод в затылке. Когда ему показалось, что стало немного легче, он вернулся в комнату и сел на раскладушку. Кроме этой древней, с мятыми алюминиевыми трубками и прорванным выцветшим брезентом походной кровати и стола, в комнате не было ничего. Не было стульев, телевизора, не было шкафов, книг, картин. Не было холодильника, стола, кастрюль, сковородок, чайника на кухне. В прихожей не было вешалки, полочки для обуви. На подоконнике стояли четыре граненых столовских стакана, общепитовская же вилка торчала из поллитровой банки с застывшими жуткого, неживого цвета остатками «Борща украинского», что было обозначено на блеклой этикетке. Рядом с банкой на мятом газетном листе возвышалась гора плоских бело-серых окурков «Беломора» с редко торчащими желтыми цилиндриками сигаретных фильтров. Гора дала оползень, и значительная ее часть уже находилась на полу, и без того грязном, в темных липких пятнах и в пыли.

Михаил Петрович положил деньги, которые все это время сжимал в кулаке, на подоконник, запустил руку в кучу окурков, разворотив ее и сбросив на пол очередную порцию, нашел почти целую беломорину и снова отправился на кухню прикуривать от постоянно горевшей газовой конфорки.