Трофики

– Не знаю, – вздохнул Генка. – Только то, что сказал. По ходу, следующая очередь – моя…

Присутствующие недоуменно помалкивали. Ульяна давно обратила внимание на данную тенденцию, но скорее безотчетно, чем подвергая ее анализу. Что это значило, было непонятно, хотя определенные, не очень-то приятные предположения на этот счет имелись.

– Ладно, все в порядке будет, – тоскливо выдавил из себя Генка. – Дождемся, пока туман рассеется, и дружно устремимся на прорыв…

– Ночью, однако, придется прорываться, – с сомнением заметила Ульяна.

– Значит, будем жить ночной жизнью… А что ты предлагаешь – здесь сидеть? – покосился на нее Генка. – Свить в этом милом местечке родовое гнездо?

Коварный Морфей продолжал свою разрушительную деятельность. Глаза слипались, и разлепить их становилось все труднее. В округе стояла подозрительная тишина. На улице стемнело. Было непонятно, отступил ли туман, но мерзкий запах, становящийся сущностью этого «райского» местечка, насыщал дом. Из болота подсознания выбирались видения, бороться с ними было бесполезно. Какой-то частью сознания Ульяна бодрствовала, какой-то – крепко спала. Ей снился младший брат Алешка – давно, когда расстались родители, детей разделили поровну, отец увез Алешку в Иркутск, мама с Ульяной остались в областном центре. Случай нетипичный, возможно, отец заплатил судье, возможно, убедил, что он прекрасный родитель и с ним Алешке будет лучше. Уже в сознательном возрасте Ульяна стала переписываться с братом, несколько раз встречались, отношения были самые теплые и добрые. С отцом почти не общались, а вот брата Ульяна любила. Алешка был младше сестры на семь лет, отслужил в армейке, на следующий год собирался приехать в Н-ск – поступать на заочное в технический вуз… Она его явственно видела в своем сне – Алешка подкрадывался на цыпочках, усердно строя загадочную физиономию. «Ульяна, просыпайся, хватит спать, проспишь все на свете», – тряс он ее легонько и едва не касался ее носа своим – природа и мама наградили Алешку смазливой внешностью и характерной отметиной – родинкой на носу, похожей на каплю. Девчонки в окружении Алешки визжали от этой родинки, таскались за парнем табунами… «Эй, сестрица Ульянушка… – прокрадывался в голову вкрадчивый шепот. – Вставай, милая, нужно ехать…»

Это был уже не брат. Любимый и такой далекий родственник стремительно превращался в Олежку Брянцева. Удлинилось и посерело лицо, масляный блеск в глазах сменился голубоватым свечением. Огрубели руки, они впивались в кожу, делали больно. И дыхание, которое впитывала в себя Ульяна, было Олежкино – тяжеловатое, с кофейной горчинкой, с гнильцой от кариесного зуба, который он так и не удосужился вылечить.

«Просыпайся, Ульяна, просыпайся, моя хорошая… – утробно бубнил Олежка. – Все умрут, а ты останешься. Я тоже умер, мы все… умерли. Сделай то, что должна, – ты сильная, и не вздумай больше спать, это опасно, черт возьми…»

И все бы ничего, но за спиной Олежки таился кто-то еще. Олежка его не видел (спиной обычно люди не видят), но там определенно пряталась тень, испускающая пугающие флюиды. Ульяна не могла рассмотреть лицо, особенности фигуры, но это определенно был человек. От него исходило разрушительное зло. Он был источником проклятья – неподвижный, надежно укрытый в тени. Ульяна готова была поклясться – она знает этого человека!

Она открыла глаза. Мурашки ползли по лбу и по плечам. Она могла не открывать глаза – от этого ничего не изменилось. Вонь и тьма царили беспощадные. Рядом посапывали товарищи по несчастью. Генка испускал булькающие звуки, жалобно стонала Рогачева. Алла вздрагивала, что-то бормотала, но ни одного слова понять было невозможно. Жар ударил в голову, дышать стало трудно – Ульяна услышала, как по первому этажу кто-то ходит! Она застыла, попыталась сладить с собой, прижалась к Генке, плечо которого мерно вздымалось. Ей не послышалось – на первом этаже действительно кто-то был! Приглушенно поскрипывали половицы. Потом наступала тишина – видимо, субъект, проникший в дом, делал остановки, потом опять начинало скрипеть. Скрипы делались глуше – возможно, он заходил в помещения, осматривался, потом возвращался в прихожую, продолжал блуждать. Ульяна задыхалась, озноб расползался по коже.

«Они ведь знают, что мы здесь! – колотилась в голове ужасная мысль. – Они не могут этого не знать! Не совсем же они тупые? Могут пробиться через люк, могут выбить к чертовой матери доски, прибитые к окнам, – все ведь держится на соплях!» Паника билась в голове, пот стекал по спине. Товарищи продолжали спать, никто не проснулся. Будить? Она едва не сделала это, но опомнилась. Пробуждение повлечет возню, ругань, стоны – и это спровоцирует досрочное вторжение.