Трогательная история

Я сейчас же догадался, что будет дальше, и попытался толкнуть его ногой под столом - не для того, чтобы сбить его с ног, хотя при данных обстоятельствах такой поступок был бы, вероятно, оправдан, нет, я просто хотел дать ему понять, чтобы он замолчал.

Однако я промахнулся. То есть я попал в кого-то, но не в Кеглю, потому что он продолжал стоять как ни в чем не бывало. По всей вероятности, я дал пинка сидевшей рядом с ним новобрачной. Вторично я уже не стал пробовать, и он, не прерываемый никем, уселся на своего любимого конька.

"Друзья! - начал он. Его голос дрожал от волнения, глаза искрились слезами. - Прежде чем мы расстанемся, - и некоторые из нас, быть может, никогда уже не встретятся в этом мире, - прежде чем эта безгрешная юная чета, сегодня принявшая на себя все многочисленные испытания и невзгоды семейной жизни, покинет, по воле судьбы, этот мирный приют, чтобы вкусить горести и разочарования нашей безрадостной жизни, я хотел бы провозгласить еще никем до сих пор не предложенный тост".

Здесь он смахнул вышеупомянутую слезу, а присутствующие, напустив на себя серьезность, старались щелкать орехи не так громко.

"Друзья мои, - продолжал он все более взволнованным и проникновенным тоном, - почти все мы, в свое время, испытали, благодаря смерти или отъезду, горе разлуки с дорогим нам близким существом, может быть даже не с одним, а с двумя или тремя..."

Тут он подавил готовое вырваться рыдание, а сидевшая на другом конце стола тетка новобрачного беззвучно заплакала, роняя слезы прямо в мороженое. Ее старшему сыну недавно пришлось покинуть Англию, купив пароходный билет за счет родных, которые обязали его никогда не возвращаться.

"Прелестная молодая девица, сидящая рядом со мной, - продолжал Кегля, откашлявшись и ласково положив руку на плечо новобрачной, - как вам известно, несколько лет назад лишилась матери. Леди и джентльмены, скажите, что может быть горестнее, чем смерть матери?"

Эти слова, разумеется, возымели действие, и новобрачная разрыдалась. Ее молодой супруг, движимый лучшими намерениями, попытался утешить ее, шепотом уверяя, что все к лучшему и что никто из знавших покойную леди, не пожелал бы, чтобы она ожила даже на мгновение. На это молодая жена с негодованием заявила, что если он так радуется смерти ее матери, то напрасно он не сообщил ей об этом раньше: она никогда бы не вышла за него замуж; услышав это, жених погрузился в мрачное раздумье.

Тут я невольно поднял глаза, чего до сих пор старался не делать, и, на беду, встретился взглядом с другим журналистом, сидевшим напротив. Мы оба разразились смехом, заслужив этим репутацию самых что ни на есть толстокожих людей, - репутацию, сохранившуюся за нами, боюсь, до настоящего времени.

Кегля - единственный, кто оставался доволен собой и своим местопребыванием за этим еще недавно праздничным столом, - продолжал гудеть:

"Друзья, неужели мы, собравшись по поводу радостного для всех нас события, предадим забвению дорогую мать новобрачной? Неужели не вспомним отца, мать, брата, сестру, ребенка, друга, навсегда покинувших нас? Нет, леди и джентльмены! В вихре веселья мы не забудем ушедших от нас блуждающих душ и, среди звона бокалов, среди шуток и смеха, выпьем за _отсутствующих друзей_!"

Все присоединились к тосту и осушили бокалы под аккомпанемент подавленных рыданий и протяжных стонов, после чего гости поднялись из-за стола, чтобы освежить лица и успокоить чувства. Садясь в карету, новобрачная отказалась от помощи своего супруга и оперлась на руку отца. Свадебное путешествие она начинала томимая мрачными мыслями о будущем в обществе такого бессердечного чудовища, каким показал себя ее муж.

С той поры сам Кегля навсегда стал _отсутствующим другом_ в их доме.

Однако вернемся к заказанному мне трогательному рассказу.

- Постарайтесь не запоздать с ним, - напомнил редактор, - сдайте его к концу августа, не позже. Надо в этом году пораньше сделать рождественский номер; в прошлом, помните, мы провозились с ним до октября. Нельзя, чтобы "Клиппер" снова опередил нас.

- Не беспокойтесь, - беспечно ответил я, - живо настрочу. На этой неделе я не особенно занят и сразу же примусь за дело.

Возвращаясь домой, я перебирал в уме всевозможные сюжеты в поисках такого, который мог бы послужить основой для душещипательного рассказа. Но ничего трогательного я не мог вспомнить. В голову приходили одни комические сценки и сюжеты, и скоро их набралось так много, что они уже не вмещались в моем мозгу. Если бы я не употребил, как противоядие, последний номер "Панча", меня бы, наверное, хватил удар.

"По-видимому, сегодня я не способен к возвышенным чувствам, - сказал я самому себе. - Что толку насиловать себя! Впереди уйма времени. Подождем, пока придет грустное настроение".