Троглобионт

– Мне кажется, было, – неуверенно начала Энн, – Это, может быть, тоже покажется глупым, но… видел кто-нибудь птицу, по которой стрелял майор? – и продолжила, поскольку никто не помнил, – Вот… эту птицу видели только двое: майор и Ольга.

– Точно! – подтвердил прапорщик, – я ей еще сказал, что чайки на деревья не садятся.

– Она сказала: «Большая белая птица, похожа на чайку», – уточнил Игорь.

– А Мишкин говорил, что стрелял по глухарю, правда, настаивал на белых крыльях… – полувопросительно констатировал Егор.

Казак встал и отошел на то место, откуда стрелял майор.

– А знаете, что я вам скажу? Глухарь смотрелся бы черным, по любому, а вот белая птица на фоне деревьев будет белой, а на фоне неба может показаться черной. Мишкин стоял, а Ольга сидела – могли видеть по-разному. Значит правда, была большая белая птица. Но, чтобы сидела на дереве?… у нас таких нет.

– Га-ма-юн… – задумчиво протянул Егор.

– Егор, а ты помнишь белую ворону в подворотне?

– Ворон… это был ворон.

– Тем более, – Игорь, судя по всему, отнесся к этому серьезно, но Егор отмахнулся:

– Не выдумывай, a?

Энн тоже относилась к птице серьезно, хоть и не поняла последних фраз. Она сказала:

– По-моему, это единственная из странностей, которая касается только их двоих, и я бы…

– Хорошо, хорошо, – тут же согласился Егор, – запишем это четвертым пунктом, для размышлений, но пятый пункту нас самый серьезный…

– Ты как советский еврей, – Игорь опять улыбнулся, – К пятому пункту не равнодушен.

– Оставь анекдоты свои. Пятым пунктом у нас идет таинственный фээсбэшник, который, как выяснилось, и попасть-то сюда не мог никак.

– Что за фээсбэшник?

– Ты его не видел. Вы с Ольгой уже ушли спать, когда он появился.

– И что в нем было таинственного? Хотя по роду занятий, ему положено…

– В нем всё было таинственно и в высшей степени странно. Аня, покажи нам… – Егор понял, что в задумчивости сказал, что-то не то, – Покажите нам второе пришествие, пожалуйста.

– Зря вы поправились, – Энн улыбаясь, с готовностью подвинулась к компьютеру, – После однообразного английского «йю» очень приятно слышать, когда обращаются по-русски на «ты». И мое русское имя звучит приятно. И вас Игорь, и вас Сергей прошу звать меня на ты… и по-русски Энн – это Анна. Сейчас найдем… тогда было уже поздно. Вот, пожалуйста!

– Никакая это не лодка, – на полном серьезе удивился прапорщик, – Он что? верхом на динозавре приехал.

– Динозавры не плавают! Также как чайки с утками не сидят на деревьях. А поскольку наш друг и на ихтиозавра не похож, мы условились его звать ящером, вообще, – прочитал короткую лекцию Егор, – Я правильно говорю Анна?

– Абсолютли! – ответила Энн, до этого момента не произнесшая ни одного английского слова, – Совершенно правильно. Смотрите. Вот ваш ящер поднялся на берег, а вот, через одиннадцать с половиной минут вернулся в озеро и уплыл.

– Всё это хорошо, – до прапорщика еще не дошло, – Но ваш ящер не похож на мужика в суконном пиджаке.

– А что, был человек? – Игорь тоже пока не понимал.

– Был человек, Игорь, был старорежимного вида мужик сиволапый в суконном костюме и, при этом представился он нам знакомым нашего генерала.

– Представился он полностью, – поправила Энн, – Он назвал полное имя.

– А я это имя никогда не забуду. Назвался он, Игорь, именем нашего незабвенного учителя математики…

– Романиванычем??

– Да, причем полностью – Колосков Роман Иванович.

– Может быть, совпадение?

– Вряд ли… он в этот момент так хитро на меня посмотрел, как будто знал, что я пойму.

– А откуда он генерала знает? – снова подал голос прапорщик.

– У меня такое впечатление, что он всё про нас знает, – не столько Казаку, сколько остальным ответил Егор.

После этих слов все молчали довольно долго.

Егор опять раздвоился. Но не так, как в прошлый раз. О Лидии он уже забыл. По крайней мере, все прошлые переживания, и это, в том числе, спрятались где-то в анналах памяти, заслоненные новым, гораздо более сильным переживанием. Оно было настолько огромным, что в его сознании заслоняло весь остальной мир, который он вовсе не собирался спасать, как это часто делают современные киногерои. Его с одной стороны волновала судьба его самого и, вверившихся ему, еще троих людей, которым угрожала сейчас смертельная опасность; с другой стороны был весь остальной мир, казавшийся совсем недавно простым и вполне понятным, со своими недостатками, но, в целом даже уютный, распухший теперь, как на дрожжах, ставший мутным и таинственным. В этом и состояла причина его нынешнего раздвоения.