Троя

У меня было два турецких представителя, один из которых, по имени Мохаррем-эфенди, был послан ко мне местными властями: пришлось предоставить ему жилье и платить 7 фунтов 10 шиллингов ежемесячно. Другой представитель, Бедер-эддин-эфенди, был послан ко мне министром общественного образования в Константинополе, который ему и платил: мне осталось лишь предоставить ему спальню. Я проводил археологические раскопки в Турции много лет, но никогда еще не имел несчастья получить столь чудовищного представителя, как Бедер-эддин, чье высокомерие и самодовольство равнялись только его полному невежеству и который считал своей единственной обязанностью ставить мне палки в колеса, где только возможно. Поскольку он был представителем правительства, то телеграф в Дарданеллах был в полном его распоряжении, и он использовал его самым бесстыдным образом, чтобы обвинять меня и моих архитекторов перед местными властями. Сперва гражданский губернатор прислушивался к нему и посылал достойных доверия людей, чтобы расследовать его обвинения; однако, неоднократно убедившись, что этот человек всего лишь низко клевещет на нас, он больше уже не обращал на него внимания.

Турок всегда будет ненавидеть христианина, как бы хорошо тот ему ни платил, и Бедер-эддину-эфенди было совсем не трудно привлечь всех моих одиннадцать жандармов на свою сторону и, таким образом, приобрести себе столько же шпионов. Этот человек стал особенно неприятным и невыносимым для нас, когда в апреле мой архитектор, доктор Дерпфельд, употребил геодезический прибор, чтобы делать измерения и планы Илиона. Сие обстоятельство было сообщено военному губернатору Дарданелл Джемалю-паше, который немедленно довел его до сведения Саида– паши, Великого Начальника артиллерии в Константинополе, намекнув ему о своих подозрениях, что мы-де лишь используем раскопки в Трое как предлог для снятия планов крепости в Кум-Кале.

Саид-паша принял его точку зрения и немедленно телеграфировал ему с тем, чтобы он запретил нам не только пользоваться геодезическими приборами, но и вообще делать какие-либо планы.

Как только Бедер-эддин-эфенди услышал об этом, он начал постоянно доносить на нас военному губернатору, заявляя, что якобы мы, несмотря на запрещение, тайно делаем измерения и планы, и он настолько преуспел в настраивании этого офицера против нас, что тот вообще запретил нам измерять что-либо на раскопках. Добившись этого, Бедер-эддин-эфенди объявил, что он и его надсмотрщики, которых он поставил над нами, не могут понять, что мы делаем: измеряем или просто делаем заметки или рисунки; посему он совсем запретил нам делать записи или рисунки во время раскопок и постоянно угрожал моим архитекторам, что арестует их и пошлет в цепях в Константинополь, если они не будут повиноваться.

Я прибег к помощи германского посольства, объяснив, что злополучная крепость Кум-Кале находится в пяти милях от Гиссарлыка и совершенно невидима оттуда и что я просто был намерен сделать новые планы акрополя и нижнего города вместо старых (планы I и II в «Илионе»), которые после моих раскопок в этом году оказались не вполне верными. Поверенный в делах Германской империи в Константинополе, барон фон Хиршфельд, немедленно занялся этим делом, но ни он, ни его превосходный первый драгоман, барон фон Теста, не могли ничего поделать против упрямства Великого Начальника артиллерии, который не повиновался даже приказаниям Великого визиря.

Правда, несмотря на бдительность Бедер-эддина-эфенди, нам все же удалось сделать все заметки, которые нам были нужны, однако измерения были совершенно невозможны. Таким образом и прошли пять месяцев троянской кампании: она завершилась в конце июля, с постоянными тщетными усилиями со стороны германского посольства в Константинополе добиться для нас позволения делать планы и среди ежедневных и ежечасных беспокойств, которые причинял нам наш невыносимый турецкий представитель Бедер-эддин-эфенди; короче говоря, подобный ему субъект – абсолютное зло для любого археолога.