Они оказались в просторном дворе, в глубине которого белело низкое строение, должно быть, жилье, окруженное деревянной галереей. С кровли этой галереи тянулись толстые веревки, соединяющие ее с тремя рядами столбов, установленных вдоль двора и перекрытых тонкими балками. Все это – кровлю, веревки, балки, – густо оплетали виноградные лозы, создавая над обширным пространством довольно плотный шатер. Янтарные и темные кисти винограда, свисая с лоз, наполняли еще не остывший после дневного жара воздух густым пьяным запахом, который вблизи почти заглушал запах мяса и пряностей. Пять или шесть деревянных столов располагались в тени этого живого шатра, окруженные скамейками, тоже деревянными, покрытыми коврами из козьих шкур. Неподалеку виднелась кирпичная печь, от которой сочился полупрозрачный дымок. В рыжем жерле печи темнели, тоже похожие на виноградные гроздья, связки чего-то ароматного и аппетитного.
За одним из столов сидели трое воинов в доспехах и старательно кидали кости. Доспехи их, впрочем, были, где только можно, развязаны и расстегнуты, шлемы и оружие лежали на земле. На столе стоял кувшин, должно быть, уже почти опустевший, три стакана и тарелка с остатками лепешек и горкой рыбьих костей.
Больше во дворе никого не было.
Услыхав возглас Гектора и, должно быть, сразу узнав его голос, воины повскакали с мест, будто им за шиворот всыпали горячих углей. Вид у всех троих был растерянный и почти перепуганный.
– Что это значит? – проговорил Гектор, казалось, тоже растерявшись. – Как вы посмели уйти из караула?
– Мы сменились, великий Гектор! – пролепетал старший из воинов. – Еще два часа назад...
– Два часа назад смены караула не было, она была три часа назад, – резко бросил Гектор. – Часов поблизости нет, но я и по солнцу вижу, который час. И не стыдно тебе врать, Проний? Твой дом отсюда за две улицы, так неужто ты пошел бы в харчевню, не зайдя домой и не скинув доспехи, если бы и вправду был уже свободен от караула? Или будешь врать дальше и скажешь, что собрался потом зайти на площадь Ареса и поупражняться в стрельбе или метании копья? Ну?
Все трое опустили головы с видом отчаянного стыда, а Проний сказал еле слышно:
– Прости нас! Мы дежурим неподалеку, на западной стороне стены. Нас там много, мы и договорились, что соседний караул последит за нашим участком, пока мы выпьем по стаканчику, а потом мы их отпустим. Мы тут всего ничего... Праздник ведь сегодня, и перемирие...
– Достойное объяснение! – вспыхнул Гектор. Больше всего ему было стыдно, что все это видит и слышит Ахилл. – И как только мы с такой стражей двенадцать лет держим оборону! Вон отсюда все, и принесите жертвы богам: у меня просто нет желания разбираться с вами при моем госте. Еще узнаю о таком «договоре», мало вам не будет! Прочь!
Воинов точно вынесло ветром. Ахилл с великим трудом подавил желание расхохотаться, делая вид, что рассматривает двор харчевни.
А между тем с деревянной галереи донеслись шлепаюшие шаги, и перед царевичами и базилевсом появился среднего роста, полный и коренастый человек, в широком белом пеплосе, подпоясанном красным, с кистями, кушаком, в красно-белом головном платке, красиво оттеняющем и вьющиеся черные волосы харчевника, и его почти такую же черную физиономию.
– О-о-о! Какая честь для меня, недостойного! – он вскинул руки таким движением, будто собирался рвать виноград с пышных лоз у себя над головой. – Сам Гектор! Наш воскресший Гектор! И еще двое царских сынов, чуть не весь род Приамов! И... А это кто?
Он уставился на Пелида почти с таким же любопытством, с каким тот смотрел на него. Хирон рассказывал Ахиллу о чернокожих людях, но в реальности облик харчевника показался герою просто невероятным. Особенно изумил его блеск темной кожи – она блестела, словно полированное дорогое дерево.
– Это Ахилл, мой друг и мой гость, и ты давно об этом догадался, Сартосуаро, – сказал Гектор. – Как дела в твоей харчевне?
– Ну как, как? – теперь руки харчевника резко раздвинулись в стороны. – Что за дела сейчас, когда война длится уже столько лет? Нет, я не жалуюсь – в сравнении с другими я живу неплохо. И храм Астарты поблизости, а жрец Лаокоон любит бывать в моем заведении, не в пример его покойному отцу Адамахту, который вообще, уж простите меня, был скупердяем, каких не видывала ни его почтенная Астарта, ни все прочие боги! И с площади Ареса, хоть она и не так близко, воины идут подкрепить свои силы ко мне, к старому Сартосуаро! Ну, и наши мастеровые, когда заводится у них лишняя пластиночка серебра, пропивают ее не дома же – там жены заедят! Они ее пропивают здесь! А что же вы все стоите? Вот стол, вот скамьи, и на них – мои лучшие коврики и подушки! Прошу, прошу, прошу!