Наступил март, как-то очень быстро в этом году начались оттепели, а ночами вновь приударял морозец, и улочка, что вела от укатанной шоссейки к дому профессора Каверина, из твердо утрамбованной сахарно-белой дорожки превратилась в шероховатый каток, местами грозивший проломиться. Аннушка неосторожно поставила ногу на вроде бы надежный лед и ойкнула, по щиколотку уйдя в студеную ледовую крошку.
— Вот разиня! — шедший впереди Миша обернулся к жене и подхватил ее под локоть. — Ну что? И в сапог попало?
— Попало, а ты как думал! — отозвалась расстроенная Анюта. — И ведь новые сапожки…
— Вот-вот! Зачем же за город на каблуках? Ладно, положим у камина — быстро высохнут.
Они торопились к профессору, потому что в прошлый раз ему пришлось прервать чтение пока что наполовину переведенной второй книги романа на самом интересном месте. Но вовсе не потому, что Каверин устал. Просто Вера, с которой они в очередной раз оставили малышей, позвонила уже в двенадцатом часу вечера и сообщила, что у маленькой Нинки поднялась температура, она капризничает, а по сей причине готовы поднять рев и Сашка и Алешкой. Лишнее говорить, что Миша с Аней бегом кинулись на последнюю электричку. Правда, в итоге все обошлось: температура была небольшая и к утру прошла, а «мужской состав» близнецов к приезду папы и мамы уже мирно сопел носами.
— Слушай, а у кого-то из античных авторов есть ведь такой вариант развития событий, — сказала Аня, когда неделю спустя они водрузились в полупустую электричку, и та, загудев, «отчалила» от мокрого весеннего перрона. — У кого-то из них Астианакс тоже не погибает при осаде Трои, как в большинстве мифологических вариантов, а попадает вместе с Андромахой в рабство к Неоптолему.
— Путаешь! — возразил Миша. — Тебе вспомнились не античные пьесы, а драма Расина «Андромаха». Вот там, действительно, Астианакс остается жив во время штурма Трои и оказывается вместе с матерью у Неоптолема. Опять загадка: почему никто из авторов древности не знал, а драматург XVII века знал? Может, Александр Георгиевич выскажет какие-нибудь предположения?
Однако скользкая дорожка и вымокший в ледяной каше сапожок заставили молодых людей на время позабыть приготовленный заранее вопрос. И когда Каверин, кинув Аннушке на колени плотный плед и заварив своего знаменитого чаю, уселся в кресло и взялся за кипу новой распечатки, Михаил спросил совсем другое:
— Александр Георгиевич, а что, все эти Агамемноны и Менелаи не узнали, кого именно взял в качестве боевой добычи Неоптолем? Помните, в конце первой книги Гектор высказал опасение, что его сына ахейцы могут убить?
Профессор улыбнулся:
— Зришь в корень, Мишенька, зришь в корень! Сейчас об этом и пойдет речь. Мы с вами покинули Андромаху в тот страшный, вероятно, самый страшный в ее жизни вечер, когда корабли ахейцев еще стояли у троянских берегов. А на рассвете…
На рассвете корабли вышли в море. Шторма не было, но ветер не утихал, и тяжело груженые суда, низко осевшие в воду, сильно шатало, опасно креня их борта почти к самой волне.
Перед отплытием на берегу царили шум, крики, брань и пьяные песни, а потому Андромаха не услышала того, что произошло почти у самых сходен корабля, на котором она находилась.
Когда Неоптолем, проверив, все ли корабли готовы к плаванию, и все ли его люди погрузились на них, уже собирался взойти на свое судно, к нему подошли трое базилевсов — Менелай, Аякс Локрийский и Иодамант. От всех троих отчаянно разило вином, а Менелай, к тому же, шел нетвердо, ступая по земле так, будто она качалась, как палуба корабля. Десятка два воинов, сопровождавших царей, тоже были сильно пьяны.
«Как они поплывут-то? — подумал Неоптолем, не понимая, для чего они пришли, и глядя на них в недоумении. — Их же от качки рвать начнет!»
— Отважный Неоптолем, ответь нам на один вопрос! — проговорил Менелай, ответив приветствием на приветствие юного базилевса. — Н… нам сказали, что среди твоей боевой добычи — вдова Гектора и его сын?
— Я сам только недавно узнал это, — ответил Неоптолем. — Да, они у меня на корабле. А что?
— Никто не оспаривает твоего права на пленницу, — сказал маленький Аякс, хмуро глядя себе под ноги и поправляя сдвинувшийся на голове шлем. — Раз ты ее захватил, она твоя и есть! Но мальчишка — другое дело.
— Он тоже мой, — сказал Неоптолем спокойно.
— Само собою, — вновь заговорил Менелай. — Твой. Но это не просто ребенок. Это — сын нашего злейшего врага, того, кто за двенадцать лет убил сотни и сотни наших воинов и героев! Ты это п… понимаешь?
Четко очерченные брови Неоптолема стремительно сдвинулись. У Ахилла, когда он хмурился, брови никогда не сходились вплотную, у его сына в мгновения гнева они становились почти одной линией.
— Воины-мирмидонцы рассказали мне, что мой отец примирился с Гектором, и они очень близко сдружились — проговорил мальчик глухим, напряженным голосом. — Я думаю, они не врут, а раз так, то и я не хочу ненавидеть Гектора, тем более, когда он уже умер. Ведь он убит, так?