Троя. Падение царей

Рядом с ним Банокл внезапно вспрыгнул на баррикаду и двумя великолепными рубящими ударами вспорол глотки двум нападающим, взобравшимся на самый верх. Потом снова спрыгнул и ухмыльнулся Каллиадесу.

Утро подходило к концу, защитники справа и слева от двух друзей падали, и их заменяли другие, снова и снова. Хотя Каллиадес сосредоточился на сражении и меч его рубил и колол, резал и парировал, воин медленно начинал сознавать, что все меняется к худшему. Он уставал, ему труднее было сосредоточиться. Бедро болело, хотя кровь больше не текла. У Каллиадеса были и другие порезы и царапины. Он бросил быстрый взгляд на Банокла. Богатырь сражался с мрачной решимостью, два его меча мелькали, как молнии, казалось, он орудует ими без усилий. Но Каллиадес, сражавшийся рядом с ним много лет, догадывался, что Банокл тоже начинает уставать. Движения Банокла были скупыми, он не тратил сил на замысловатые приемы.

И атакующих становилось все труднее убивать. Каллиадес понял, что теперь они имеют дело с микенскими ветеранами. «Агамемнон, должно быть, держал их в резерве», — подумал он.

Ощутив затишье в сражении, Каллиадес понял: что-то изменилось, нарушилось равновесие битвы.

Троянцы проигрывали.

Над баррикадой появился бритоголовый гигант с длинной черной бородой. Он держал окаймленный бронзой башенный щит из черно-белой коровьей шкуры. Остальные люди вокруг него казались карликами, и Каллиадес радостно ухмыльнулся, увидев, с кем встретился лицом к лицу. Аякс Сокрушитель Черепов перепрыгнул через баррикаду с грацией, которая была бы подстать куда более легкому человеку.

— Банокл! Каллиадес! Вы, слизняки, шлюхины дети! — с наслаждением пророкотал Аякс.

И ринулся в атаку, размахивая своим громадным широким мечом, расчищая себе путь к Каллиадесу и Баноклу. Справа и слева от него микенские ветераны построились клином, оттесняя троянцев от баррикады.

Банокл напал, два его меча рубили и кололи. Он убил человека рядом с Аяксом, но громадный башенный щит лучшего микенского воина и мощь его огромного меча делали его неудержимым.

Каллиадес отчаянно шарахнулся от описывающего дугу клинка справа, полоснувшего его по наплечнику; прокатился по земле, вскочил и проткнул нападавшего под мышкой. Потом он услышал тройной рев рога, приказывавшего отступать во дворец.

Мощь атаки Аякса заставила Банокла попятиться. Он потерял один меч и заменил его бронзовым щитом. Лучший микенский воин отбил в сторону второй меч Банокла и шагнул вперед, чтобы врезать огромным кулаком Баноклу в челюсть. Тот пошатнулся, но выправился и остановил щитом опускающийся широкий клинок. Подбежал Каллиадес. Аякс снова поднял меч и взмахнул им, пытаясь поразить обоих могучим сметающим ударом.

Банокл низко пригнулся, а Каллиадес качнулся назад. Потеряв равновесие, Аякс попытался восстановить его, но Банокл подпрыгнул и саданул щитом по огромной голове воина. Ошеломленный Аякс все же устоял, и Банокл ударил его по голове снова, и снова, и тогда тот наконец упал, лицом вниз, в кровь и пыль.

— Он мертв? — задыхаясь, спросил Банокл.

Каллиадес двумя руками поднял Меч Аргуриоса, приготовившись вонзить его в спину чемпиона Микен, но на миг замешкался. Меч Аргуриоса, подумал Каллиадес. Если бы не верность Аргуриоса и не милость Приама, их бы сейчас здесь не было. Верность и милость.

Он посмотрел на Банокла, который пожал плечами. Каллиадес опустил меч. Услышал, как рог снова приказывает отступать, и вдвоем с Баноклом они повернулись и побежали во дворец.

Глава 30 Совет Одиссея

На второй день воины, терпеливо ожидавшие под стенами, когда их товарищи прорвут троянскую баррикаду, разразились оглушительными радостными криками.

Юный лекарь Ксандер задрожал, несмотря на жаркий полдень, глядя, как тысячи воинов ринулись через Скейские ворота.

Он вспомнил, как в первый раз появился в Трое, в запряженной осликом тележке, вместе с Одиссеем и Андромахой. Он был тогда двенадцатилетним ребенком и оставил на Кипре дедушкины стада коз, чтобы отправиться навстречу великому приключению. Когда тележка проехала через огромные ворота и он впервые увидел Золотой город с его дворцами с бронзовыми крышами, зелеными садами во дворах и богато одетыми людьми, он почувствовал тот же пугливый озноб. Ксандер подумал о своем отце, который погиб, сражаясь с микенским пиратом Электрионом, и о Зидантосе, что был ему отцом несколько коротких дней. Он гадал: что бы они сказали сейчас о нем, лечившим воинов Агамемнона, которые врывались теперь в город, чтобы насиловать, грабить и убивать.

Ксандер повернулся и медленно пошел обратно к лечебнице. Он принес свою старую кожаную сумку, лежавшую рядом с тюфяком, и начал копаться в ней. Вытащив со дна две гальки, которые он носил с собой с тех пор, как покинул Кипр, чтобы они напоминали о доме, Ксандер мгновение взвешивал их на ладони, а потом вышвырнул на улицу. И начал укладывать в сумку лечебные травы и снадобья.

— Вспомни совет Одиссея, юный Ксандер.