Троя. Величайшее предание в пересказе

– Думаешь, не знаю? – проговорила Фетида. – Я тут частенько бываю – в разных обличьях, – любуюсь на его прыть и мощь, на его искусность и ловкость. Но есть и другое пророчество, тебе не известное, – видение, явленное лишь мне одной.

– Какое видение?

– Явлено мне было, что у Ахилла два будущих. Одно – жизнь безмятежного счастья, долгая, благословленная детьми, удовольствиями и покоем. Но жизнь никому не известная. Его имя умрет вместе с ним.

– А другое будущее?

– Другая жизнь – блеск славы, какой не видывал белый свет. Жизнь, исполненная героизма и доблести, подвиги, какие затмят Геракла, Тесея, Ясона, Аталанту, Беллерофонта, Персея… любого героя, жившего в этом мире. Вечная слава и честь. Жизнь, воспетая поэтами и бардами во веки веков. Но жизнь краткая, Пелей, до чего ж краткая… – И вновь наполнились слезами глаза ее. – Естественно, даже первая жизнь – долгая и никому не известная – будет коротка для меня. Девяносто зим и лет мелькнут для бессмертного, словно вспышка. Но второе будущее… – Она содрогнулась. – Короче мгновения ока. Этого нельзя допустить.

– Ну, мы же, разумеется, должны ему дать право выбора?

– Ему четырнадцать лет.

– Пусть так, однако выбор должен быть за ним.

– Надвигается война.

– Война? – Пелей уставился на Фетиду. – Но никогда прежде не был мир таким тихим. Никаких угроз покою, куда ни глянь.

– Тем не менее надвигается война. Я чую это. Я это знаю. Такая война, какой мир не видывал доселе. И они явятся за нашим сыном. Позволь забрать его и спрятать.

– Куда ты его заберешь?

– Лучше тебе не знать – лучше не знать никому. Лишь тогда будет он в безопасности.

Ахилл обнял друга своего Патрокла.

– Оставляю тебя за старшего над мирмидонянами, – сказал он.

– Они не станут слушаться никого, кроме тебя, – возразил Патрокл. – Сам знаешь.

То была правда: вопреки юному возрасту Ахилла, фтийская армия была предана ему даже больше, чем его отцу, своему царю.

– Чепуха, я всего лишь символическая фигура, – сказал Ахилл. – Да и потом, я вернусь скоро, оглянуться не успеешь.

– Я все равно не понимаю, зачем тебе уезжать.

– Моей матери так запросто не откажешь, – проговорил Ахилл с горестной улыбкой. – У нее жужжит над ухом странная пчела. Мать убеждена, что грядет война и если я пойду воевать, меня убьют.

– Тогда правильно она делает, что забирает тебя!

– Я не боюсь умереть!

– Да, – сказал Патрокл, – но ты матери своей боишься.

Ахилл улыбнулся и ткнул друга кулаком в плечо.

– Да уж не так, как ты.

Фетида забрала Ахилла на остров Скирос, где правил ее старый друг Ликомед. До той поры его самым значимым поступком в истории было убийство героя Тесея[97].

– Кажется, я знаю, как спрятать твоего мальчика, – обратился Ликомед к Фетиде. – У меня, как тебе известно, одиннадцать дочерей[98]. Ахилла можно нарядить девочкой, пусть живет с ними. Никому и в голову не придет искать его среди них.

Девчонка из Ахилла тоже получилась загляденье, но вскорости оказалось, что он уже перешагнул порог мужественности – зачал дитя с ДЕИДАМИЕЙ, красивейшей из царских дочек. Ребенка называли Пирром, по тому имени, которое Ахилл взял себе, рядясь девочкой, – Пирра, что означает «Пламенная», поскольку волосы у Ахилла были рыже-золотые[99].

Таково было положение дел, когда через несколько лет Агамемнон послал Одиссея с Диомедом из Авлиды прочесать греческий мир в поисках пропавшего сына Пелея и Фетиды. На беду – Фетиде и ее надеждам спрятать Ахилла, – Скирос располагался слишком близко к Авлиде, как раз на этот остров Одиссей и решил нагрянуть чуть ли не первым делом.

Подозрения у ушлого итакийца возникли сразу, как только он оказался во дворце у царя Ликомеда. Обвести Одиссея вокруг пальца нелегко, а врун из Ликомеда получился небезупречный.

– Ахилл? – переспросил царь с сомнением, будто имя это ему незнакомо, что, по мнению Одиссея, было маловероятно. Молва об Ахилле ходила широкая, даже пока он был совсем юн. – Нет тут никого с таким именем, уверяю тебя.

– Да ладно? – встречно переспросил Одиссей. – Я толкую об Ахилле, сыне Пелея и Фетиды. Твоей подруги Фетиды, – добавил он многозначительно.

– Можешь сам проверить, – сказал, пожав плечами, Ликомед. – Нет тут во дворце никого, кроме моих двенадцати красоток-дочерей.

Диомед с Одиссеем вошли в просторный открытый двор, где царевны коротали дни. Кто-то купался, кто-то перебирал струны, кто-то ткал, кто-то расчесывал волосы. Плескал фонтан. Певчие птицы сладостно ворковали в своих тростниковых клетках. Совершеннейшее воплощение женского покоя. Диомед застенчиво замер на пороге, теряясь, куда смотреть, но Одиссей, прищурившись, не спеша обозрел двор. Затем повернулся к Диомеду.

– Сходи к нам на корабль и вернись с двадцатью свирепейшими и уродливейшими из наших людей, – сказал он. – Ворвитесь с ними сюда. Нападите на дворец. Никаких предупреждений, с мечами наголо. Сделайте вид, будто нападаете на девушек. Устрашайте собою. Вопите и бейте в щиты.

– Ты серьезно? – уточнил Диомед.

– Целиком и полностью, – подтвердил Одиссей. – И не робейте. Все будет в порядке. Верь мне.