Троя

И вот в тот день, о котором я тебе рассказываю, как всегда, съехалось очень много разного люда, и на состязаниях воинов и атлетов появился совершенно не знакомый нам прежде юноша. На вид ему было лет семнадцать, и мы все даже не подозревали, что он на самом деле куда моложе. Ничего особенного мы в нем не заметили, кроме действительно выдающейся красоты, от которой все троянские девы прямо-таки растаяли, как воск на ярком солнце. И тут он стал побеждать во всех, без исключения, состязаниях. Он соревновался со всеми и всех побеждал!

– И тебя? – прервал рассказ Приамида Ахилл, до того слушавший молча и с напряженным вниманием – давно уже ему не доводилось выслушивать ничего более интересного и потрясающего воображение. – Он и тебя победил?

– Ну да! – и тут Гектор рассмеялся. – Дело в том, что во всех его победах, безусловно, была некая хитрость. Он состязался в каждом из видов единоборства с тем, кто в этом виде был не самым лучшим. Меня он победил в беге. Я бегаю очень хорошо, до сих пор, можешь мне поверить...

– Еще как верю! – воскликнул Ахилл, вспомнив, как преследовал Гектора вокруг Троянской стены. И тут же, вспыхнув, осекся. Не хватало только напомнить об этом Гектору! Добавить ко всем унижениям, перенесенным его пленником, еще и это позорное воспоминание... Как он мог себе это позволить?!

Гектор услышал его восклицание, заметил краску, залившую щеки Пелида, его смятенный взгляд и будто прочел его мысли.

– Конечно, – произнес он, лишь чуть заметно бледнея, – ты мог в этом убедиться. Только я отлично понимаю, что ты двадцать раз догнал бы меня, если бы хотел. Просто не умеешь бить в спину, как не умеешь добивать раненых и приносить в жертву пленных. Не смущайся, я знаю, что повел себя позорно, поддавшись страху, и ты не должен щадить мою гордость. Я сам виноват.

– Это была мгновенная слабость! – возразил Ахилл с такой горячностью, будто обидели его самого, – Это может случиться с кем угодно. Ты дрался отважно, и никто не смеет обвинить тебя в трусости. А что до быстроты бега, то со мной до сих пор не мог состязаться никто. Меня с раннего детства называют «быстроногим Ахиллом», я лошадей догоняю... Но ты сказал, что и Парис оказался бегуном хоть куда. Я ведь не ошибся – этот юноша был пропавший сын царицы Гекубы, твой брат Парис?

Гектор в который уже раз как-то особенно посмотрел на Пелида, потом отвел глаза и, помолчав немного, продолжил:

– Конечно. Конечно, это и был Парис. А обогнал он меня потому, что незадолго перед тем я на охоте повредил себе левую лодыжку и еще не совсем твердо ступал на эту ногу. Впрочем, бегает он действительно хорошо. В борьбе он вызывал тех, кто был искусен, но недостаточно гибок и ловок, в кулачном бою с трудом обыграл моего двоюродного брата Энея, сильного, как кабан, но уступающего ему в быстроте движений и легкости. В чем он и правда оказался всех сильнее, так это в стрельбе из лука – тут ему, пожалуй, нет равных в Трое.

Когда мы, еще не зная, кто он, стали о нем всех расспрашивать, здешние охотники рассказали, что это – внук почтенного пастуха Агелая, знаменитый меж ними Парис, прекрасный охотник, известный забияка и драчун. А когда награждали венками победителей, вдруг выбежала вперед моя сестра Кассандра... Ты слышал о ней?

– О да! – ответил Ахилл. – Говорят, у нее дар пророчества.

– Вот именно. Это не раз подтверждалось, только она от этого очень несчастлива. Не знаю, как это объяснить. И ей обычно не верят. Но в тот день ей поверили. Она указала на Париса и воскликнула так, что все услышали:

– Царь и царица, отец мой и моя мать! Этот юноша – ваш пропавший без вести сын, тот, которого ты, матушка, хотела бросить в пропасть и которого спас Гектор!

Я тогда просто онемел от изумления... Ведь я рассказал матери обо всем случившемся с глазу на глаз, а ее попытки что-то разузнать о пропавшем ребенке вряд ли могли быть известны царевне, да Гекуба никому и не объясняла причин поисков. И не говорила, кто именно спас младенца.

Парис был изумлен не меньше меня. Царь и царица, потрясенные, не знали, что говорить и что делать. Когда же спросили юношу, сколько ему лет, он ответил, что его родители давно умерли и он не помнит, когда родился, но лет ему еще совсем немного. Призвали его деда Агелая, и вот тут-то старик, страшно смущаясь, признался, что этот мальчик ему на самом деле не внук, что он подобрал его в люльке на речной отмели тринадцать лет назад, а его сын с женой, у которых не было детей, охотно приняли к себе ребенка. Он описал, как выглядели люлька и плащ, в который был завернут мальчик. Эти вещи старик продал в городе какому-то лавочнику, потому что после смерти сына бедствовал, и ему трудно было кормить приемного внука. Сохранился и по-прежнему висел на шее Париса лишь его детский талисман, который мать тотчас узнала – сердоликовая фигурка льва на кожаном шнурке.

– Ну, таких фигурок много! – заметил Ахилл. – И у меня в детстве была такая. Ее вешают, чтобы мальчик рос сильным. Я ее потому и снял – боялся, что если буду еще сильнее, меня все станут бояться...