Троя

В ту ночь, накануне нападения амазонок, Ахилл проснулся задолго до рассвета. Знакомое с детства напряжение, некое подсознательное предчувствие, которое всегда появлялось у него перед грядущей опасностью, не давало ему вновь заснуть.

Герой поднялся с постели. В шатре было совершенно темно, и лишь просвет откинутого полога вырисовывал в черноте более светлый, сине-лиловый треугольник. Ахилл набросил хитон и, пригнувшись, выбрался из шатра.

В лагере было совершенно тихо. Тишина, глухая и, как показалось Ахиллу, противоестественная, царила во всем данайском стане. Только нет-нет подавали голос собаки, отвечая на далекое завывание шакалов, да окликали друг друга караульные. Тусклые пятна слабо тлеющих костров были не ярче звезд, густо покрывающих лиловое азиатское небо. Почему-то молчали цикады и древесные лягушки. И почти не было ветра.

«Напрасно я не остался сегодня у Гектора и Андромахи! – подумал базилевс. – Может, мне из-за них так тревожно? Но что может случиться? Кто-нибудь проведал о моем тайнике? Но войти в грот никто не сможет – Тарк этого не допустит».

Он обошел свой лагерь. Караульные у костра, лишь слабо шевелящегося под черными струпьями толстых горячих углей, лениво кидали кости, в десятый раз разыгрывая добытое кем-то в бою медное ожерелье. Ахилл приказал им подбросить дров и подобрать сложенное рядом оружие.

– Оно должно быть у вас в руках, а не в стороне! – прикрикнул он. – Случись что, вы его и взять не успеете.

– Так ведь перемирие! – попытался оправдываться молодой воин.

Но другой, постарше, дернул его сзади за край плаща – ему совсем не хотелось испытать на себе гнев великого базилевса.

Ахилл подумал было пойти к апельсиновой роще, к гроту, однако решил, что это лучше сделать утром – к чему будить пленников и пугать их среди ночи? Его беспокойство, скорее всего, не из-за них – что-то происходит в нем самом.

– Кажется, я знаю! – вслух проговорил герой. – Я давно не был у Патрокла!

Он вернулся в шатер, отыскал в темноте кувшин с дорогим фиванским маслом и, отлив немного в кувшинчик, отправился к берегу моря.

Пролив драгоценное масло на жертвенник кургана, базилевс опустился на землю и, по обыкновению, заговорил с мертвым другом, пытаясь, как однажды случилось, услышать внутри себя его голос, дождаться его ответа.

– Я все больше виноват перед тобой, Патрокл! Тогда, то ли во сне, то ли наяву, ты мне сказал, что мой поступок с Гектором только тебе на благо... Да, и Хирон говорил, помнишь, что милосердие полезно и нам, и нашим близким, живым и умершим. Но то, что я теперь чувствую и делаю, уже не милосердие, понимаешь? Я чувствую близость с этим человеком, с твоим убийцей! Я готов полюбить его, как своего друга! И вижу, что он тоже любит меня. Он и его удивительная жена... Что это, Патрокл? Как это может быть? Ты там знаешь многое, чего мы здесь не знаем. Ему, Тому, кто управляет нами, это было нужно?

Ахилл вздрогнул. Он уже вслух упомянул Того, который выше богов... А если они слышали?! А впрочем, он ведь уже говорил об этом с Гектором, да и с Патроклом когда-то говорил...

Небо с восточной стороны стало прозрачнее, его лиловая густота переходила в синее марево, и пламенные искры звезд начали тускнеть. Где-то далеко, за широкой полосой берега, в лесу, пронзительно закричала ночная птица.

И почти тотчас сумрак огласился топотом и ревом, нестройными, безумными криками, диким предсмертным воем, лязгом оружия и неслыханным дотоле, высоким, надрывным боевым кличем: «А-а-о-о-о-о-а!!!»

Ахилл опомнился, уже промчавшись по пустынному берегу и миновав заросли, отделявшие береговую полосу от ближайшего к морю лагеря – спартанского, где сейчас уже шла битва. Нет, не битва – избиение, ибо напавшие лавиной всадники застигли ахейцев врасплох и просто избивали их, полусонных и ошеломленных. Караульных застрелили перед началом атаки – поднять тревогу было некому. То же происходило, как понял базилевс, и в лагере микенцев, и у абантов, и у локрийцев... Везде. Он не знал, цел ли пока его лагерь.

Герою оставалось шагов триста до кипевшей в полурассвете схватки, когда на него ринулась серая тень с поднятой секирой. «Амазонки!» – не догадался, а почувствовал Ахилл, вновь на уровне подсознания – он никогда не видел амазонок, только много слышал о них.

На Ахилле не было ничего кроме хитона, пояса и сандалий, а из оружия он, отправляясь к кургану Патрокла, захватил только меч. Не лучшее оружие против всадника – однако выбирать не приходилось. Он уклонился от удара с быстротой, которой напавшая на него воительница никак не могла ожидать – ее рухнувшая сверху вниз секира почти достала землю. И в тот же миг герой ударил мечом наискосок. Женщина вскрикнула от боли – лезвие рассекло руку, сломало кость, и амазонка выронила секиру.

Меж тем Ахилл уже наносил второй удар, затем третий, уклоняясь от новых и новых нападений. В голове его вихрем носились сумбурные и страшные мысли: «Приам предал! Воспользовался перемирием и призвал этих кровожадных гарпий[25]... Или они сами? Что это значит?!»