Троянская тайна

Федор Филиппович посмотрел на Ирину, которая выглядела чересчур напряженной и основательно смущенной, потом перевел взгляд на Глеба. Слепой, казалось, с головой ушел в созерцание сложной жизни подводного царства, миниатюрный уголок которого был воспроизведен внутри страшно дорогого журнального столика. В квартире стоял полумрак, горел только подводный свет в аквариуме, но этого было вполне достаточно, чтобы разглядеть ссадины на костяшках пальцев руки, которая все еще крошила на крышку стола-аквариума невидимый корм.

– Цып-цып...

– Еще два гражданина ярко выраженной мелкоуголовной наружности повстречались мне во дворе, – ровным голосом продолжал генерал. – Один из них обнимался с мусорным баком, используя его в качестве опоры. Он, видите ли, пытался подняться с четверенек и принять вертикальное положение, но что-то ему мешало – как мне показалось, сильная боль в ребрах. Второй пробовал ему помочь, но тоже почему-то все время падал. Пока я дошел до подъезда, они упали раз пять.

– Обыкновенная пьяная драка, – равнодушно обронил Сиверов, не поворачивая головы. – Вы бы все-таки поосторожнее, Федор Филиппович. Конспирация конспирацией, но зачем же так рисковать? Могли бы подъехать к подъезду на машине.

– Я еще не так стар, чтобы бояться хулиганов, – резко ответил генерал.

– Еще один герой на мою голову, – тихо, но довольно отчетливо проворчал Слепой.

– И я, как руководитель группы и старший по званию, требую, чтобы мне незамедлительно докладывали обо всех происшествиях, имеющих отношение к делу! – закончил Федор Филиппович, не обратив внимания на непочтительную реплику Сиверова.

– То, что трое подонков с разбитыми физиономиями имеют какое-то отношение к делу, не факт, – продолжая упрямо смотреть в аквариум, возразил Сиверов, но руку с ободранными костяшками зачем-то убрал со стола и спрятал в карман.

– Так, может, ты все-таки поделишься своими впечатлениями? – ядовито предложил Федор Филиппович. – Может быть, вместе мы поймем, имеет это отношение к делу или не имеет?

Уголки рта у Глеба едва заметно опустились – не то печально, не то брезгливо.

– Не понимаю, – по-прежнему глядя в аквариум, негромко сказал он.

– Чего ты не понимаешь? – строго спросил генерал.

– Мы взрослые люди, с нами происходят разные взрослые вещи... Не понимаю, какое отношение эти болваны во дворе могут иметь к делу. И не понимаю, зачем вам нужны подробности, если инцидент все равно исчерпан.

– Что-то ты крутишь, Глеб Петрович, – медленно произнес Потапчук после продолжительной паузы, во время которой Сиверов с интересом разглядывал рыбок, а генерал – его. – Сроду не видел, чтобы ты так крутил. И имей в виду, мне это не нравится. Очень не нравится!

– Это я виновата, – неожиданно сказала Ирина.

– Что? – переспросил Федор Филиппович с удивлением, которого на самом деле не испытывал, поскольку ожидал чего-то именно в этом роде.

– Понимаете, я сбежала...

– Что вы сделали?!

На этот раз изумление Потапчука было неподдельным, и свой риторический вопрос он задал таким тоном, словно Ирина при нем только что выкинула какую-то совершенно непотребную штуку – устроила танцы на шесте, например, или сообщила, что это она умыкнула из Третьяковской галереи всемирно известную картину художника Александра Иванова и потребовала за нее выкуп в два миллиарда долларов США.

– Так-так, – с легким сарказмом, который так хорошо ему удавался, произнес Федор Филиппович. – И что же было дальше?

Дальше не было ничего особенного. Ирина улизнула от Глеба в трех кварталах от дома Свентицкого – просто остановила машину и попросила своего пассажира, по совместительству выполнявшего функции телохранителя, купить для нее в киоске свежий номер женского журнала. А когда Сиверов скрылся из вида за утлом того самого киоска, просто запустила движок, включила передачу и дала газ.

Она и сама толком не знала, зачем это сделала. Возможно, этот импульсивный поступок был вызван недавно пережитым в квартире коллекционера Свентицкого потрясением. Да, отчасти, наверное, так оно и было. До сих пор все эти разговоры о том, что картину, вероятнее всего, расчленили, чтобы распродать по частям, как это иногда делают со знаменитыми алмазами и всемирно известными золотыми украшениями, были в большой степени умозрительными и содержали в себе (на взгляд Ирины, по крайней мере) слишком много допущений – всяких там "если", "вдруг", "поскольку" и "логично было бы предположить". Но, взяв в руки подлинный фрагмент, этот жалкий клочок размером пятнадцать на пятнадцать сантиметров, совсем недавно являвшийся частью варварски загубленного великого произведения искусства, она испытала ощущение сходное с ударом в солнечное сплетение, нанесенным профессиональным боксером-тяжеловесом. Она была почти убита и, честно говоря, плохо помнила, как ушла от Свентицкого. Естественно, что присутствие в машине постороннего – в машине, которую она давно уже привыкла считать частью своего гардероба, и притом частью весьма интимной, – да еще в такой момент, когда она плохо владела собой и едва могла скрывать свои чувства, ей, мягко говоря, мешало.