Троянский конь

На стенах висели зеркала, по потолку вилась изящная лепнина. Стены украшали картины и шелковые портьеры. Ген встал, подошел к окну и увидел внизу Гудзонский залив. Эта комната находилась на высоком этаже, и, судя по всему, вокруг простирался центр Манхэттена.

В пустой голове лениво текли бессвязные мысли. Ген потрогал запястья. Они слегка саднили и были покрыты царапинами. Проведя рукой по волосам, он нащупал засохшие остатки геля для укладки.

Он ощутил остаточные признаки сильного снотворного, которое все еще притупляло восприимчивость и действовало на его организм. Что с ним сделали?

Ген не помнил подробностей, но, кажется, день за днем его подвергали новым испытаниям, загоняя все глубже в потемки бессознательного состояния. Когда-нибудь он порвет эти мучительные путы. Он дал себе слово. Им все трудней сладить с ним. С тех пор как его отказались выпустить на свободу, методы стали жестче. И чем дольше продолжалось это издевательство, тем тяжелее Гену противостоять врагам.

Пленник накинул халат и завязал узлом пояс. Он проголодался. Открыв первую дверь, он обнаружил за ней сверкающую чистотой ванную комнату. Вторая дверь открывала гардероб, забитый костюмами, рубашками и обувью. Дверь в противоположной стене, видимо ведущая наружу, оказалась заперта. Ключа нигде не было.

Ген вернулся в спальню. Оставалась третья дверь. Она запиралась не на обычный замок. Рядом с ручкой была вмонтирована панель с цифровым кодом.

Какой же код они ввели? В голове – ни единой мысли. Ген несмело придвинулся к двери. Потом разозлился, что его пугает какой-то глупый набор цифр, и ввел первую пришедшую в голову комбинацию.

Дверь беззвучно распахнулась.

– Сегодня он левша.

– Забавно,– отозвался Лоулесс, в его голосе звучало одобрение.– Идиосинкразия процесса никогда не снижается до простого удовольствия.

– Кажется, изменения личности беспокоят его больше, чем мы ожидали.

На лице Лоулесса не дрогнул ни один мускул. Доктор Саваж был не из пугливых, но Лоулесс отличался суровым нравом. Саваж неуютно поерзал в кресле. Они сидели за длинным обеденным столом красного дерева.

– Полагаете, что мы выбрали неправильного преемника? – спросил Лоулесс.

Еще один их собеседник промолчал. Саважу пришлось отдуваться за двоих.

– Отнюдь. Я просто хотел отметить, что задача, которую мы поставили перед собой, совершенно новая и неисследованная. И конечно, последствия ее трудно предугадать.

Лоулесса позабавило то, как Саваж перешел от атаки к глухой обороне.

– Эта задача не такая уж и новая.

Он оглядел лица собравшихся за столом. Перед ним сидели ученые и доктора, которые совершенствовали, изобретали, экспериментировали и исправляли работу, которые поддерживали живой процесс.

Старик ковырнул поджаренным тостом густой желток яйца, сваренного в мешочек.

– Каковы последние результаты?

Мегера сидела за другим концом стола. С помощью пульта дистанционного управления она включила экран, висящий на стене. Сюда передавалось изображение камер наблюдения в апартаментах Гена.

Пленник бродил кругами по комнате. Сейчас он разглядывал большую коллекцию портретов, висящих над камином. Они изображали пожилых людей, одним из которых был Лоулесс.

– Результаты ЭЭГ,– начал Саваж,– показывают, что в нем уживаются две четко выраженные личности. Каждая стремится захватить контроль над его воспоминаниями.

– Какие-нибудь признаки слияния?

– Нет.

Голос Саважа дрогнул, и это не понравилось Лоулессу.

– Почему я должен вытягивать информацию из своего родственника? Продолжай.

– Слияния не произошло, но ни одна личность еще не одержала победу над другой. Он оказался неподатливым материалом.

Лоулесс усмехнулся, хотя глаза его так и не потеплели.

– За это я его и ценю.

Саваж поднялся и протянул старику диаграмму.

– Мы всю ночь пытались стимулировать область САЗ его гипоталамуса.

Лоулесс впился зубами в тост, покрытый слоем желтка.

– А, хотели добраться до его долговременной памяти? А как вы ее стимулировали?

– Звук. Особая музыка.

– Очаровательно. И как он реагировал на это?

– Исходя из его нынешнего состояния, мы сочли наиболее подходящей музыку второй половины пятнадцатого столетия, первой половины шестнадцатого – мадригалы Жоскена Депре и оперы Клаудио Монтеверди.

Лоулесс удовлетворенно откинулся на спинку кресла.

– Это была моя любимая музыка, когда я жил в Праге.

Мегера не разделяла общих восторгов.

– Это меня и беспокоит. Именно в Праге мы в последний раз встречались с Кикладом. И еще: Киклад – левша.

Лоулесс отбросил салфетку.

– Это моя любимая музыка. А не его.

Он щелкнул пальцами, требуя расчистить стол.

Из темных углов выскользнули слуги, поспешно унесли китайские блюда, мармелад и столовые приборы. И подготовили стол для дальнейшего.

Мегера даже не подняла головы от документов, отдавая распоряжение касательно ежедневного распорядка дня своего хозяина. Перед Лоулессом появился поднос с таблетками и стаканами.