Троянский конь

Я скакал кругами по лужайке парка, держа в руках корзинку и радостно крича. Ко мне сбегались асассины, они приветствовали победителя, не подозревая, что под платком их собрата скрывается злейший враг.

Когда из дворца явился Атанатос, жестокая правда, скрытая в словах Самира, обрушилась на меня со всей тяжестью. Я понял, что это Атанатос, лишь по тому, что окружающие называли его Синаном. Я не знал его в лицо. И не узнал, когда он появился. Моим врагом мог быть кто угодно в этом саду.

Старец, окруженный визирями в свободных одеждах, степенно подошел ко мне. Его лицо было непроницаемым. Узнал ли он меня? Если нет, то сейчас узнает! Я заставил жеребца взвиться на дыбы и швырнул корзинку к ногам повелителя асассинов.

Корзина покатилась по траве, из нее вывалилась голова брата Атанатоса.

По лужайке пронесся вопль, но Атанатос и его ближайшие советники лишь вздохнули и печально покачали головами.

– О Киклад, друг мой, зачем ты это делаешь?

– Убиваю асассинов? Ведь ты возвел убийство в закон.

Я выхватил меч. Ряды врагов ощетинились клинками, но Атанатос остановил их движением руки.

– Убийство? Мы убиваем не просто так, и часть смертей нам просто приписывают.

– Я положу конец твоим порочным перерождениям. Ты станешь сказкой, слухами, которым никто не верит.

– Почему ты такой упрямый? Неужели мой подарок не тронул твое сердце? Неужели ее красота не вернула твоей душе капельку тепла и простого человеческого счастья? Разве я не поступил, как настоящий отец, разделивший с сыном все, что у него есть? Я бы пришел к тебе и сам, но лишь женщина способна отыскать дорогу к сердцу замкнутого мужчины.

Я вспомнил мою гурию, и мне стало мерзко. Он лжет! Лжет, как всегда! Она не была его подарком.

– Я хожу по этой земле уже больше двух тысяч лет. Боги рождались, боги умирали, боги уходили в забвение, а я оставался. Неужели ты думаешь, что, убив меня сейчас, ты положишь этому конец? Таких, как я,– множество. У них мои лица, и в них живет моя воля.

Его советники выступили вперед, откинули покрывала, и я увидел, что все они как один похожи на Атанатоса.

– Я не волшебник. Я – волшебники. Я маг во множественном числе. Сруби одну голову – отрастет семь. Смерть для меня – ничто.

Я быстро нагнулся и ухватил ближайшего из советников за шею. Он затрепыхался, засучил ногами, но вырваться не сумел.

– Я убью его!

– Убивай. У меня есть еще.

– Ты притворяешься, что тебе все равно!

– Ни в коем случае, Киклад, я просто хочу, чтобы ты понял. Хочешь, я сам его убью? Или убью не только его? Вы, трое моих верных соратников, дети мои и наследники, познайте смерть! Сделайте это здесь и сейчас. Сокрушите свои головы и умрите жалкой смертью, дабы развеселить моего старого друга.

Я с ужасом увидел, как трое лучших фидави выполнили то, что он велел, без малейших колебаний и задержек. Они поднялись на стены, посмотрели в пропасть и, помедлив лишь затем, чтобы убедиться, что я наблюдаю за ними, прыгнули вниз.

– Ты настоящий дьявол!

– По его словам, блажен тот, кто проливает кровь людей и в наказание за это сам принимает смерть.

– Так тому и быть!

Я свернул шею визирю, который безвольно висел в моих руках, и его тело рухнуло на землю.

Моя уверенность встревожила Атанатоса. Он, видимо, сопоставил обрывки сведений, которые доносили его шпионы, и догадался о моем плане.

– Ты приехал не один.

– Именно.

По горной дороге подходила моя армия госпитальеров, которая шла за мной следом, держась на расстоянии. Я был всего лишь наживкой. Через несколько часов мои рыцари подойдут к воротам этой твердыни.

Я бросился на Атанатоса с мечом и разрубил его пополам, но, как он и говорил, его место занял следующий.

Я упал с лошади, и асассины набросились на меня. Я успел убить множество врагов, но я был всего лишь смертным. Славная битва! Жаль, что я не досмотрел ее до конца.

17.40

Дикая ярость, дикая ненависть. Из каких глубин они поднялись? Злой рассказ, наспех записанный в блокнот, кипел необузданными чувствами, как и сердце Норта. Но как ему удалось записать то, что он даже не вспоминал? Что еще он сотворил с тех пор, как Ген вколол ему в ногу проклятый препарат? Норт попытался привести чувства в порядок и снова перечитал то, что, как ему сперва казалось, было записью свидетельских показаний, а превратилось в безумные строчки на старофранцузском. Но страсть и ярость, которыми дышал рассказ, начали находить отклики в душе детектива. Эти чувства были ему смутно знакомы, просто он не подозревал о них.

Зеркало в ванной показало такой жуткий образ, что Норт испугался собственного отражения. Под глазами проступили синие круги, словно тьма внутри его пыталась просочиться наружу. В зеркале отражался молодой человек, но в этой оболочке таился древний и неуспокоенный дух.

Норта вырвало. Завтрак выплеснулся в раковину струей мерзкой жижи. Он смыл блевотину и ополоснул лицо холодной водой. А потом насухо вытерся жестким бумажным полотенцем.