Троянский конь

– Ты напал на меня, когда я дал тебе возможность отдышаться? Этому тебя научили в Капуе?

Мы обменялись несколькими быстрыми ударами. Быстрыми, яростными и жестокими. Горячая кровь хлестала у него из носа, словно ранние весенние цветы.

Толпа снова завопила, на этот раз из-за поединка, закончившегося в десяти футах от нас. Изрубленное тело побежденного воина лежало у ног димахерия, который вращал свои два клинка, ожидая, когда ему прикажут нанести последний удар.

Молодой испуганный мирмиллон, глаза которого были выпучены, как яйца, воспользовался случаем и вонзил клинок мне в бок, да еще и провернул лезвие.

У меня перехватило дыхание, когда я почувствовал близость ледяных вод подземного мира. Я задохнулся от боли, пострадав от собственной самонадеянности и меча этого щенка. Я согнулся пополам и упал на колени, молясь, чтобы на этом все не закончилось.

В этой жизни я даже не увиделся с Атанатосом. На земле ли он сейчас вообще? Или затерялся где-то за долгие годы моего отсутствия? Может быть, моя ярость тщетна?

Раздался одинокий крик:

– Не дайте этому человеку умереть от руки того, кто обгадился, хоть и победил!

Грубый хохот, который последовал за этими словами, заставил меня поднять палец вверх и просить милосердия.

Молодого мирмиллона вырвало, пока он ожидал дальнейших указаний. Каша выплеснулась из желудка ему на грудь. Я услышал, что он шепотом бормочет что-то на непонятном языке. Наверное, он никогда еще никого не убивал. У него явно не было вкуса к убийству.

Когда кто-то закричал: «Митте!», юноша обрадовался голосу рассудка. Когда толпа подхватила этот крик, я испугался, что моя надежда окажется ложной. Или я все же спасен?

Я поднял взгляд. Пальцы указывали вверх. Я не умру.

Из-за потери крови я лишился сознания, когда меня тащили через ворота – не через триумфальную арку, предназначенную для победителей, а через грязный, темный проход для побежденных.

Стоны юных невест, выстроившихся вдоль черного прохода в надежде, что их длинные влажные волосы раздвинет твердое копье побежденного и тем самым дарует им плодотворное замужество, слились в оглушительный, жалобный и мелодичный вой. Жалкие отбросы общества тянулись к моим ранам, чтобы лизнуть крови в слепой надежде вернуть силу своим иссушенным конечностям и вялым членам, – они так возмутили меня, что я яростно взревел и принялся пинать их ногами.

Меня отправили не в санаторий и не в сполиарий, где с мертвых бесцеремонно сдирали одежду и доспехи. Вместо этого меня окружили шестеро гордых преторианцев. Они загнали меня в клетку, словно зверя, и повезли по извилистым улицам Рима.

Я крепко зажал рану в боку, чтобы внутренности не вывалились наружу, и закричал, стискивая поломанные зубы:

– Куда вы меня везете?

Преторианцы ответили со смехом:

– Цезарь желает знать, почему ты объявил войну его лекарю.

Атанатос – лекарь Нерона?

Меня провезли мимо Палатинского холма, где женоподобные жрецы храма богини-матери Кибелы, привезенной из далекой Фригии и прижившейся в Риме, смотрели мне вслед с пониманием и удовлетворением.

Мы быстро проехали тридцать лиг до Сублаквея, где у Нерона была вилла на берегу Симбрувийского озера.

Мы прибыли туда в сумерках, когда пугающая комета казалась всего лишь пятнышком на вечернем небе. И все же солдат беспокоило это знамение. Комета означает смену власти, и люди уже начали спрашивать, не свергли ли Нерона с трона.

Преторианцы разговаривали об этом, пока тащили мое ослабевшее тело в темную дыру. Там, при тусклом свете факела, они бросили меня на массивный стол.

В комнату быстрым шагом вошел лекарь. Я не узнал его в лицо, но почувствовал его природу. Словно змея, которая пробует воздух на вкус, я понял, что это Атанатос.

– Быстро,– сказал он, приказывая своим рабам разложить обширный набор блестящих хирургических инструментов. Сам он тем временем осмотрел мои глаза и выслушал сердце.– Он не одурманен. Вы не давали ему ни белены, ни опия?

Преторианцам не было до этого дела. Это Атанатос должен лечить, а не они. Не ответив ему, солдаты вышли на свежий воздух.

Атанатос действовал быстро и уверенно. Он срезал с меня грязную одежду и опытным взглядом обследовал мои раны.

Меня затошнило при виде такой фальшивой заботы.

– Атанатос, я вижу, ты все еще жив. Неужели мир не устал от тебя?

– Нет, Киклад, не устал,– в его голосе не было ни капли сочувствия, только сдержанное раздражение.

Я подавился собственной кровью.

– Как ты это делаешь?

– Я свободен, потому что люди предпочитают ничего не замечать.

Он вонзил пальцы вглубь раны и ощупал самую мою суть. Вытащив наружу окровавленные внутренности, Атанатос принялся внимательно изучать рваные раны. Я сопровождал его действия такими душераздирающими воплями, что он даже прижал свои изогнутые уши.

Руками, измазанными по локоть в моей крови, он потянулся за бронзовым скальпелем и без предупреждения разрезал мою плоть. Неровные, почерневшие обрезки он бросил на пол крысам – как будто готовил обед из испорченного мяса, сберегая тот кусок, который еще можно было сохранить.