Троянский конь

Владимир Андреевич поехал домой в метро. Странное это было чувство. Отвык он в метро ездить за годы своей «околоверхушечной» деятельности. Долго стоял у турникетов, не понимая, куда тут надо опускать монетку и какого достоинства. Владимир Андреевич был похож на ребенка, делающего первые шаги. Сердобольная вахтерша объяснила ему, какой стороной нужно вставлять билетик и где эти самые билетики берут. Стоя на платформе, в толпе себе подобных, Владимир Андреевич оглядывался, рассматривая людей. Странно, он почти не замечал людей все эти годы. Козельцев видел благодетелей, людей нужных, тех, кто стоял выше, и тех, кто стоял ниже. Даже охрана в его круге была особой породы. Безликая, несмотря на наличие лиц.

А в метро Владимир Андреевич вдруг увидел лица. Самые обычные. Это было как внезапное открытие. Он словно бы прилетел на другую планету, где все не так, как на его родной Земле. Или это Владимир Андреевич прилетел на Землю. Впрочем, нет. Козельцев ощущал себя натуралистом, которому волей случая довелось оказаться в наблюдаемом им мире. И… ему понравилось. Живые глаза, живые эмоции, живой смех.

Владимир Андреевич вышел в центре, прошелся по улице, которую привык видеть только из окна «Мерседеса». Зашел в магазин, отстоял небольшую очередь и купил триста граммов чайной колбасы. Потом долго стоял на улице, рассматривая колбасу, принюхиваясь. Осторожно откусил кусочек, пожевал и бросил колбасу в шапку какому-то нищему. Владимир Андреевич ощущал себя космонавтом-первопроходцем. Конкистадором. Пионером Дикого Запада. Он даже нашел будочку чистильщика обуви и почистил туфли. Сидя на неудобном стуле, испытывал болезненное любопытство: а не вцепится ли ему абориген с щеткой зубами в ногу? Как будто вошел в клетку с тигром. А затем, рискуя жизнью, купил две пары совершенно ненужных ему шнурков.

Наваждение закончилось с телефонным звонком Гриши Ефимова.

— Владимир Андреевич, — озадаченно сказал Гриша Ефимов, — тут такое дело. Голландцы оказались подлинными, эксперт подтвердил. Все точно, конец пятнадцатого века.

Слушая, Козельцев словно бы рождался заново, мучительно выбираясь из темноты на свет.

— Замечательно.

— Но тут вот какая беда накатила. Оказалось, туров уже нет.

— Как нет? Ты же говорил, что…

— Владимир Андреевич, так получилось. Я же не знал.

— А твой знакомый? Он же сказал, что туры еще есть.

— Так он сам думал, что есть, а оказалось, что уже нет. Тут такая несуразица получилась. Одна фирма — то ли фонд какой-то, то ли общество, — в общем, в целях рекламы эти ребята забронировали туры заранее. Ну, сам понимаешь, круиз для настоящего спеца ценности не представляет, а они разослали приглашения большим коллекционерам, экспертам в области живописи, искусствоведам. Никто из приглашенных заказы не подтвердил, и в полдень туры должны были выставить в открытую продажу. А часов в десять пошел шквал звонков. И все спрашивали, верно ли, что на продажу выставляются голландцы. Откуда они информацию получили, ума не приложу. Словом, к полудню туров не осталось. А на «горящий» тур очередь выстроилась, как в Кремль на прием. Вот такие дела. — В голосе Гриши безраздельно властвовали сожаление и участие. — Кстати, представитель фирмы клятвенно меня заверил, что они и на твою фамилию отправили приглашение.

— Я не получал, — сказал Козельцев.

— Может, почта чего-нибудь налажала?

— Может быть. Так что с моим туром? Твой приятель его выкупил?

— Нет. Он подумал, если ты сам заказ не подтвердил, то, возможно, изменились обстоятельства. Пока он дозванивался до меня, тур пустили в продажу. Ну и, сам понимаешь, через три минуты его уже не было.

Владимир Андреевич вздохнул. Мир снова поворачивался к нему привычной, слегка грязноватой гранью.

— Короче, сколько?

— Владимир Андреевич, ну при чем здесь деньги?

— Слушай, Гриша, у меня был совершенно убойный день. Поэтому не морочь мне голову. Сколько ты хочешь за свой тур?

— Извини, Владимир Андреевич, не могу. Правда. Не обижайся, но мне такой шанс упускать нельзя. У тебя вон какая коллекция. И модернисты, и импрессионисты, да все в подлинниках, а у меня ни одного приличного полотна. Так что прости.

Владимир Андреевич вздохнул:

— Гриша, зачем тебе голландцы? Ты же не коллекционируешь живопись подобного уровня. Это хай-класс. У тебя средств на подобное хобби нет. Строго говоря, ты вообще не коллекционер. А для меня это дело жизни. Не дури. Я заплачу столько, сколько ты запросишь.

— Я, может, и не коллекционер, но надо же и мне с чего-то начинать? Вот куплю этих голландцев для почина, и сразу появится стимул.

— Гриша… — Владимир Андреевич вдруг страшно захотел спать. Сначала выпить пива, а потом завалиться спать, часиков на двадцать. На двадцать, понятно, не получится, но хотя бы на десять. — Не купишь ты голландцев. И коллекционером не станешь. Для меня этот круиз — вопрос жизни. Сделай мне одолжение, уступи свой тур.

— Владимир Андреевич, я все понимаю, но и ты меня пойми, — ответил Гриша. — Нельзя мне такой шанс упускать.