Троянский кот

— Избавь нас от этого, о госпожа — перебил меня мальчишка с таким комичным высокомерием, что Ильдерим фыркнул. — Придворные поэты надоели нам с этими славословиями, неужели и на базаре не будет от них спасения?!

— Ну, Бади-аль-Джемаль, вспоминай! — приказал Ильдерим. — Неужели больше нет приметы?

— Она ждет рождения ребенка… — немного смутившись, сказала я. — И ждать осталось совсем немного.

— Да, это так, — согласился маленький хитрец. — Но не думаешь ли ты госпожа, что из всех женщин по имени Зумруд, она — единственная, которой это угрожает?

— Да не помилует тебя Аллах! — не выдержала я и замахнулась. Ильдерим удержал мою руку.

— Мальчик прав, — сказал он. — Дело слишком серьезно. Он прекрасно знает, чем рискует Зумруд. И он не знает, кто мы с тобой. Вспоминай, о Бади-аль-Джемаль! Наверняка есть хоть одна важная примета! Во имя Аллаха!

— Она хорошо играет в шахматы… — безнадежно добавила я.

— Слава Аллаху, великому, мудрому! — провозгласил мальчишка. — Воистину, она настолько хорошо играет в шахматы, что Ситт-Зубейда за это приблизила ее к себе, и оказывает ей уважение, и не желает ее продавать ни за какие деньги!

— Еще бы! — не выдержала я. — Если вспомнить, что свое нынешнее положение она, если вдуматься, выиграла в шахматы!.. Впрочем, погоди, о мальчик. Разве Зумруд кто-то хочет купить?

— Да, о госпожа, — сказал он. — Один купец прибыл из дальних стран, и явился к Ситт-Зубейде с подарками, и ей понравились некоторые редкости и диковинки, но он примет за них в уплату только Зумруд. И он нагромоздил ложь на обманы, доказывая, что Зумруд — его племянница, и что она отравила его сына, за которым была замужем, и убежала, и была похищена разбойниками, и продана купцам… А все это не так! И Ситт-Зубейда то верит купцу, который, как он говорит, пришел в Багдад по следам Зумруд, а то не верит. Но продавать ее все же не хочет, потому что только с ней она может играть в шахматы по-настоящему.

— А тот купец — плешивый урод, хромой и подобный пятнистой змее? — спросила я. — Не так ли, о мальчик?

— Именно так, о госпожа, — ответил он.

— Слава Аллаху, все разъяснилось, — сказал Ильдерим. — Теперь, о мальчик, скажи нам, как тебя зовут, и мы все вместе придумаем, как быть.

— Зовут меня Ахмед, — приосанившись, ответил мальчишка. — Я евнух их евнухов повелителя правоверных. И я служу госпоже Ситт-Зубейде, а она приказала мне быть при госпоже Зумруд. Вот таковы мои обстоятельства.

Ильдерим запустил руку под тюрбан и почесал в затылке.

— Ты нравишься нам, о Ахмед, — сказал он. — И хотя ты еще не оказал нам никакой услуги, мы хотим сделать тебе подарок, равного которому ты не получал за всю свою жизнь.

Он снял с пояса чернильницу.

— Хватит ли ее содержимого? — спросила я.

— Хватит на троих по меньшей мере, — и Ильдерим встряхнул чернильницу. — О Ахмед, сделай отсюда маленький глоток и ничего не бойся. Но не пей слишком много, иначе то, что тебе достанется, будет мешать тебе ходить!

— А это не отрава, о господин? — насторожился мальчишка. — Выпей сперва сам, ради Аллаха!

— Как ты считаешь, о Бади-аль-Джемаль? — повернулся ко мне Ильдерим. — Если ты не возражаешь, я отхлебну малость?

— При чем тут мои возражения? — удивилась я.

— Но ведь тебе придется после этого иметь со мной дело, — безмятежно объяснил он. — Я не хочу, чтобы ты бегала от меня по комнатам, а я гонялся за тобой наподобие возбужденного ишака! Если ты не возражаешь, я попробую этой водички. Но если ты хочешь обладать мною в моем природном виде, то я воздержусь.

— Пусть Марджана тобой обладает! — рассвирепела я. — И в любом виде! Вот за ней гоняйся, как ишак, или верблюд, или как косматый ифрит! А я поберегу себя для кого-нибудь более разумного!

— Таковы женщины, о Ахмед! — обратился Ильдерим к мальчишке. — Я на все ради нее готов, а она сравнивает меня с косматым ифритом. Выпей и не бойся. Но всего один глоток.

Ахмед набрался храбрости и отхлебнул.

Несколько секунд он стоял, как ошалелый. Затем вдруг отвернулся от нас к стене старого медресе, торопливо распуская застежки своей одежды. И, наконец, издал вопль восторга и торжества.

— О господин, о госпожа! — воскликнул он, повернувшись к нам. — Я буду служить вам всю жизнь как раб! Я тысячу раз умру ради вас, я буду сопровождать вас, куда бы вы ни направились, ради вас я вступлю в схватку с джиннами и маридами!

— Все это ты когда-нибудь сделаешь, — мирно заметил Ильдерим. — А пока запахни одежду, о Ахмед, и не смущай госпожу, ибо этого она еще никогда не видела.

Если бы на поясе у меня висела сабля, то в Басре стало бы одним купцом меньше. Но сабля осталась в хане. Это и спасло жизнь Ильдериму.

Что же касается того, на что намекал Ильдерим, то, живя в пещерах среди одичавших воинов, трудно уберечь свой взор от всякой дряни. Объяснять это Ильдериму посреди улицы я не хотела, и потому решила выбрать подходящий момент, чтобы вывалить на его бедную голову решительно все свои похождения, которые начались, когда меня, шестилетнюю, ночью в спешке и суматохе вынесли из отцовского дворца.