Тройка мечей

Сперва мне подумалось, что выход запечатан заклятием или заперт. Потом дверь все же немного подалась, очень медленно и неохотно. Серый свет, тонкий, как последние зимние сумерки, очертил с трех сторон квадрат. Я поднялась еще на две ступеньки, так, чтобы можно было упереться в дверь спиной, и последним мощным усилием заставила ее с грохотом открыться. Поднявшиеся облака древней пыли заставили меня закашляться.

На мгновение я заколебалась; я понятия не имела, что́ может таиться за этой дверью и поджидать меня. Но потом я прошла в проем – потому что была должна. За дверью обнаружились груды рухнувших камней и даже остатки стены, как будто этот потайной ход когда-то приводил в зал, размерами и видом сопоставимый с отдельным зданием. Но если это и вправду так, сей путь был…

Я моргнула. И снова моргнула. Пару мгновений я отчетливо видела все еще сохранившиеся развалины – рухнувшие каменные блоки, подобные теням. А потом они словно мигнули. Из земли поднялись стены, обрели плотность, стали материальными. Небо над моей головой заслонила крыша. Это что, тот зал с черепом?

Но нет, тут нет колонн, и стены здесь круглые. Я словно очутилась на первом этаже какой-то башни. Здесь были узкие окна-бойницы, но они почти не пропускали света. В основном он исходил от факелов, закрепленных на стенах через равные промежутки. Они пульсировали ровным, сдержанным светом.

Дверь, через которую я вошла, отворяясь, отодвинула в сторону коричневый меховой ковер, сделанный из шкуры снежного кота, и явно не из одной. Вокруг стояли резные стулья и скамьи; на столе у стены красовалась чаша из красноватого хрусталя, заполненная гроздьями мелкого красного винограда, самого редкого и самого сладкого из всех, известных моему народу. Рядом стоял металлический кувшин искусной работы – в его сиянии серебро переплеталось с золотом. Он был сделан в форме дракона – шея изгибалась вперед, а распахнутая пасть готова была извергнуть содержимое сосуда.

Мой разум отреагировал быстро и, я надеюсь, верно. Все это было иллюзией. Однако же, когда я наклонилась, чтоб прикоснуться к складкам на ковре, мои пальцы погрузились в мягкий мех. Значит, эта иллюзия могла контролировать сразу несколько органов чувств.

Я повернулась к столу, решив продолжить испытания, но тут воздух сгустился. Это выглядело так странно, что я лишь смотрела в изумлении, как он словно затвердел и образовал тело. А потом передо мной возникла Лайдан.

Она рассмеялась и подняла руку, убирая с глаз прядь огненно-ярких волос.

– Что, сестричка, удивлена? Что ж, подчинить можно не только пространство, но и время – и другие границы, которые люди беспечно считают вечно неизменными и недвижными. Это Зефар…

Произнеся это слово, Лайдан на миг впилась взглядом в мои глаза, словно ожидала, что я его узнаю. Потом пожала плечами.

– На самом деле, не важно, помнишь ты или нет. Но все это… – Она повела рукой. Подобие тумана, облекавшее ее прежде, здесь сделалось менее прозрачным и больше похожим на обычную одежду. – Все это охотно откликнулось на мой зов, потому что когда-то я его упорядочила. Там, где воспоминания сильнее всего, мы можем победить само время. Впрочем, это не имеет значения. Ты…

Лайдан неторопливо уселась на единственное в этом зале настоящее кресло; оно стояло у стола, посередине. На фоне темной высокой спинки ее волосы стали выглядеть еще ярче.

– Да, сестричка, мы в Зефаре. А в Зефаре ты можешь кое-что сделать даже в этом закольцованном времени. – Она поставила локоть на стол и подперла подбородок кулаком. Хоть губы ее непринужденно улыбались, но глаза были подобны осколкам льда, извлеченным из зубов Ледяного Дракона; от них исходил леденящий холод, и в зале становилось все холоднее.

– Ты связана жизнью с человеком, которого ты называешь Йонаном – хотя некогда он носил иное имя и играл роль дурака, но недостаточно хорошо. Он умер так, как пожелал сам, но не вовремя…

«Время» – это слово эхом разнеслось по залу, словно удар гонга, донесшийся откуда-то издалека; звук, которому невозможно было воспрепятствовать.

– Теперь он снова будет играть дурака, – продолжала Лайдан. – Но прошлое не следует обращать вспять. Скорее, его надлежит улучшить. Тебя, а с твоей помощью и этого Йонана следует использовать. Сам он – пустое место, но, к сожалению, он способен уничтожить то, что не удастся потом возродить заново за целую жизнь – двадцать жизней! А потому, сестричка, ты в этом поучаствуешь, и все будет, как мы хотим…

Ко мне наконец-то вернулся дар речи. Возможно, именно мысль о том, что она сделает из меня орудие гибели Йонана, помогла мне исторгнуть из себя это сипение, такое хриплое, словно я не пользовалась языком лет двадцать:

– Как пожелаешь.

Неужели когда-то мы уже стояли и торговались так? Дразнящий призрак памяти снова пробудился во мне. Наверное, это было не совсем так, но когда-то в прошлом мы были противницами. Значит, я должна знать больше. Намного больше.

Лайдан снова рассмеялась.