Тройка запряженных кузнечиков

Странная у людей тяга к поездкам и путешествиям, к перемене мест! Кому в деревню скорей бы, а ему, Севе, в город, в шум, где знай не зевай, не очень-то глазей по балконам, на которых бережно выращивают травку. И вот, лишь представил он грандиозный город с застекленными гнездами для людей, с горками свежего, дымящегося и черного, как мак, асфальта на улицах, лишь представил себя в этом городе и дружка своего Лешку, толстого, туго соображающего и словно бы внимающего всему приоткрытым пухлым ртом, как явилась тотчас же из бригадирского подворья незнакомая горожанка, лихая наездница.

— Вот так и живете? — спросила Кира, поглядывая на них снисходительно, уткнув кулачки в передние, нашивные карманы техасских брючек. — Подпираете изгородь? Ловите мух? Ну и скука мне с вами!

При этих словах Сева с Лешкой смущенно переглянулись, вовсе не удивляясь ее смелому тону, вопросам ее, а как бы чувствуя за ней правоту, потому что и вправду они с Лешкой живут как-то сонно, а горожанка сразу же, едва оказалась в деревне, ловко вскочила на лошадь и побывала на большаке, в полях, и у ручья, и у леса, и на все она глядит свежо и восхищенно, будто ей некогда, будто ей дальше с рассветом скакать, будто уже не первый день она так скачет.

— Ну, что у вас новенького? — допытывалась Кира, не вынимая рук из карманов и расхаживая. — Хоть бы придумали какую-нибудь штуку…

И тогда Лешка, совершенно сбитый с панталыку ее прекрасным появлением, ее смелыми повадками, непринужденностью, промямлил, запинаясь:

— А у нас это… бычок есть.

Стыдно было Севе за приятеля, за его дурацкое напоминание про бычка, как будто интересно слушать горожанке, повидавшей многое, про бычка, но вот горожанка восхищенно глянула на бычка, потом на Лешку и улыбнулась, просияла, руки вынула из карманов и потерла их одна о другую.

— Снимай-ка свою красную майку! — приказала она Лешке. — Сейчас мы корриду устроим!

И Лешка охотно стал раздеваться, а Кира ему помогала, и потом Сева уже с улыбкой наблюдал, как стала Кира этой красной майкой, словно мулетой, взмахивать перед мордой туповатого пятнистого бычка. А бычку-то что, он и без того прет на человека, упрямо пошел он и на красный мелькающий цвет, а цвет ускользал от него в другую сторону, и бычок опять упрямо целился головой на красное — и было это все так здорово!

Жизнь устроена удивительно. Еще день назад не знал Сева о Кире, а теперь с восторгом глядел на нее, как она ловко дурачит бычка, и казалась ему горожанка в техасских брючках необыкновенной, отчаянной девчонкой, и он изумленно представлял ее на лошади, с развевающимися короткими волосами, напоминающими холку, и думал, что совсем по-иному, скучновато было бы здесь без Киры, хоть об этом не могла прийти мысль еще вчера, — вот как удивительно устроена наша жизнь.

Ему самому захотелось поиграть с бычком в корриду, повзмахивать мулетой захотелось, на волосок от смерти захотелось быть, и он шагнул в нетерпении к Кире. Лешка тоже шагнул, а Кира, наверное, почувствовала их нетерпение и, разрумянившаяся, с блестящими глазами, уступила им мулету, уступила суровую работу испанских мужчин.

Наверное, оттуда, с бригадирского двора, куда она ушла как-то сразу, вмиг, она еще долго наблюдала за ними, как дразнят они бычка красным цветом, как настойчиво говорят друг дружке: «Леш, дай-ка я», «Сева, постой, хватит, я теперь», как сердится пятнистый бычок, поддевая воздух. Все это, наверное, видела Кира, потому что оттуда, из-за ивового зеленого, живого плетня долетел ее требовательный голос:

— Живее, смелее, тореадоры! Каждый из вас может прославиться в Севилье…

2

Для Севы стронулась с места привычная жизнь и вообще что-то устойчивое в этом мире нарушилось, и он, просыпаясь, думал уже не о том, что в лес пора, пока не обобрали бабы всю землянику, а про горожанку Киру думал и старался уловить отчетливый топот копыт маленькой гнедой лошади, и улавливал этот спешный топот, выбегал на улицу, на которой уже не было лошади, а лишь пыль, поднявшаяся странно, в форме чулок. И пока распадалась эта пыль, Сева все посматривал по деревне, завидуя себе, что вот услышал он мимолетный топот. Но напрасно он так завидовал себе, потому что и вечером появлялась на улице наездница. Как быстро мчалась она на неутомимой лошади, как взмыкивали коровы, кропившие запыленный подорожник лишним молоком, как давилась лаем катившаяся сбоку собака, как поворачивал морду на дорогу пятнистый бычок, уже совсем готовый для корриды! А Севу знобило от нетерпения, что вот сейчас появится Кира, что ей покажут обученного на испанский манер бычка, — и ей понравится все, и она засмеется… Хорошо было знать, что вот сейчас, в сумерки, послышится топот.

И вот в сумерки, когда Сева с Лешкой подпирали изгородь, наигравшись с бычком, прискакала горожанка в техасских брючках, осадила лошадь на бригадирском подворье и тут же выбежала к ним, обиженно как-то приговаривая:

— Да отстаньте от этого тупого бычка! Не надоело вам? Вот я вам такой клад покажу!