Ева забрала куклу с собой и уселась на высокое дубовое кресло, держа игрушку у себя на коленях. Она задумчиво перебирала волосы куклы наманикюренными пальцами и бессознательно напевала про себя колыбельную.
Эта кукла не может иметь никакого значения. Скорее всего, это опять манок, отвлекающий маневр, как в случае со скорой помощью. Этот дом даже не существует. Просто музыкальная шкатулка пытается ее отвлечь.
Постепенно голова Евы склонилась на грудь, руки свесились с подлокотников кресла. Кукла свалилась с колен на чердачный пол.
Наоми была цирковым слоном, она шла по посыпанной песком арене под светом прожекторов.
С шеи у нее свисали украшения — разноцветные ленты с серебристыми цехинами. Наоми выходила на арену вместе с сестрами и танцевала под музыку духового оркестра.
После того как их часть выступления заканчивалась, клоун с механическими руками уводил их к небольшой луже с грязью, которую натаскала маленькая мексиканка специально для того, чтобы они могли поваляться в ней. Это было их вознаграждением за выступление.
Всех слонов привела в цирк маленькая мексиканка. Она пахла соленым и все время носила один и тот же зеленый комбинезон. У нее были карие глаза, желтые зубы и медная кожа. Она убирала слоновник, меняла им подстилки и мыла их водой из шланга перед представлениями.
Чихнув, Ева проснулась в кресле-качалке. Оказывается, она задремала. Она по-прежнему сидела в мансарде, но теперь уже не одна.
Из-за лампы выглядывало странное создание — оживший макет скелета бронтозавра, сделанный из желтой пластмассы. Его пластиковые лапки громко застучали по полу, когда он рысью подбежал к креслу Евы.
Знакомый высокий голос произнес:
— Ева? Ева? Это ты? Это я, Наоми! Куда ты пропала? Я
Затем, изогнув шею, модель бронтозавра стала обеспокоенно оглядывать себя.
— В
Ева рассмеялась. Это действительно была Наоми. Наоми нашла ее.
Теперь оставалось только отыскать Алекса.
Прежде чем отправиться к Мейзеру, Спайкер-убийца решила заехать в Чикаго.
Она ехала на «мерседесе» на юг по шоссе вдоль озера Мичиган. На озере виднелись паруса рыбацких лодок. Спайкер хотела, перед тем как отправиться на дело, заехать в Музей Науки и Промышленности. Над ней простиралось безбрежное голубое небо. Шел 1951 год.
Свернув с шоссе, Спайкер припарковала «мерседес» и по белым широким ступеням поднялась к портику музея. Она шагала сразу через две ступеньки — худощавая женщина восточного типа в темно-сером деловом костюме и с жесткими седыми волосами ежиком.
Спайкер прошла по Химическому залу, разглядывая молекулярные решетки из черного пластика и мысленно прикидывая, что еще требуется сделать для подготовки проникновения в замок Мейзера.
Во-первых, надо будет недвусмысленно посоветовать Уивер и ее мальчику-посланнику держаться подальше от замка, пока там будет Спайкер. Она не выносила, когда ей мешали работать. Она приходила, делала работу и уходила. Без всяких проволочек и канители — такая уж она была, Спайкер.
На лестничных площадках по всем этажам в западном крыле стояли любопытные анатомические экспонаты.
Ни Зал медицины, ни зал Антропологии не претендовали на них. Внутри ящиков, сплющенные между стекол и снабженные табличками с описанием, находились заспиртованные части тел двух людей. В одних ящиках были вертикальные разрезы женщины, от спины до груди. В других — горизонтальные срезы мужчины, руки, ноги, торс. Артерии были залиты красным латексом, вены — голубым.
Мужчина и женщина были супружеской парой, которые завещали свои тела Науке. И вот что Наука с ними сделала. Спайкер, засунув руки в карманы, постояла у одного из ящиков, восхищаясь мертвой плотью.
Плоть и кости. Четыре миллиона лет эволюции. Человеческая матрица.
Тонкими ломтиками мяса.
Спайкер, улыбнувшись, повернулась на каблуках и вышла.
Где-то в одном из миров Посмертия стоял замок доктора Мейзера. Посреди глубокого озера, за высокими гранитными стенами располагался его Приют Заблудших Душ. Где-то в том Приюте находился кабинет доктора Мейзера. В кабинете был стол, а в столе — музыкальная шкатулка.
И в глубине заводного механизма шкатулки была спрятана искусственная Австралия. Под жарким сердитым солнцем простирались просторы красноватой песчаной почвы. Под корой высохшего эвкалиптового бревна рыжий муравей и личинка сжались в смертельном страхе. Трутень был Евой, а белая мягкая личинка — Наоми.