Тройная игра

— Ну как вам сказать… Слишком многие у нас к вам плохо относятся. — Сейчас генерал старательно прятал глаза.

— А вы? — не без ехидства спросил Михаил.

— Ну видите, я же с вами встретился…

— А все же? Вы мне так и не ответили…

— Экий вы… нетактичный! Позвольте мне в интересах дела не отвечать на этот вопрос.

— А вы фактически на него уже и так ответили!

— Вы что-то неправильно поняли, — словно по обязанности начал было генерал, потом махнул рукой. — А впрочем… Что греха таить, не любим мы вашего брата журналистов… А вас после подобных публикаций — особенно.

— Ну и какой же тогда смысл в нашей встрече?

— Смысл? А что, разве не бывает так, что у людей совпадают интересы? Как там говорили англичане? У нас нет друзей, у нас есть общие интересы, так?

— Что-то в этом роде, — кивнул Мишка. — Ну и что же это за общий у нас с вами интерес?

Генерал отвернулся, решаясь.

…Едва начав искать пропавшие наркотики, Суконцев очень быстро понял, что загоняет себя в угол.

«Ты чего, начальник? Ты просил нас наркоту перепрятать — мы перепрятали, сынка твоего спасли. А насчет дальше — у нас уговора никакого не было. А потом, почему ты решил, что это мы? А может, это сами таможенники? Или тот же Грант?»

Он не мог их прижать, потому что тогда выдал бы сам себя, свой интерес. И он решил взяться за Гранта, с него получить компенсацию за утраченную Толиком наркоту. Огромные, между прочим, деньжищи…

Долго размышляя, как выручить попавшего в беду сына, он придумал, что надо сделать, чтобы комар и носа не подточил. Может быть, он впервые в жизни разработал, как ему казалось, гениальный план. Раскрыв кое-какие внутренние тайны этому вот Штернфельду, явному еврейчику и отличнику (две категории особо ненавидимых им людей), он мог одним ударом утопить, стереть с лица земли, вывести из игры эту хитрую сволочь Гранта. Дело было не только в том, что он ненавидел Гранта, поскольку тот фактически подставил его Толика. Суконцеву не нравилась вообще та опасная близость этого человека с шефом, которой Грант добился в результате неправильного поведения Гуськова. Для Гранта, этого афериста и фарцовщика, они, милицейские генералы, должны были оставаться небожителями. А он, этот самый Грант, стал собутыльником одного из небожителей, корешевал с ним и мог уже знать много такого, чего знать ему просто не положено. Например, с какой стати ему должно быть известно, что тот же Гуськов позволяет себе кричать на него, Суконцева, и вообще за человека его не считает? Так вот, уберя с игровой доски такую фигуру, как Грант, он тем самым свалил бы и его покровителя, то бишь Гуськова, и мог бы занять его место. Игра была наверняка безопасная: не Гранта же ему бояться, в самом-то деле? А Гуськов… Гуськов, если даже и пронюхает что-то о том, как он его подставил, вряд ли уже успеет что-нибудь сделать. Так обмаравшегося генерала даже сам министр не рискнет вытаскивать из его дерьма…

— Ваш главный редактор уговорил меня встретиться именно с вами и кое-что вам рассказать. Вообще-то я готов, но поверьте, мне очень трудно это делать, — проскрипел Суконцев, — трудно начать. Но поскольку ваша газета взялась как бы искоренять коррупцию в высших эшелонах власти, в том числе в руководстве УБОПами, я, пожалуй, все же вам помогу… — Увидев, как Михаил вытащил диктофон, остановил его. — Нет, лучше давайте на бумаге. Я собираюсь говорить слишком серьезные вещи, чтобы оставлять вам их подробную запись на магнитном носителе. Давайте-ка по старинке. Что успеете — то успеете.

Штернфельд покорно, хотя и с явной неохотой засунул диктофон в карман, естественно незаметно нажав при этом на кнопку «запись».

— Короче говоря, нам надо, чтобы вы… — бесстрастно-назидательно начал генерал, но уже изрядно настроившийся против него Михаил был начеку и резко прервал его:

— Что значит — вам надо? Вам надо — вы и делайте, а я пока еще у вас на службе состоять не имею чести.

— Да? — удивленно сказал генерал. — Вы так на это смотрите? Хорошо, давайте по-другому. Разве художник — а журналист, несомненно, художник, — польстил он, — разве журналист не должен…

Михаил был непреклонен:

— Художник никому ничего не должен. Я это всегда говорил, даже в советские времена, а теперь уж и тем более…

— Экий вы… непоклонистый… все к словам цепляетесь, а я ведь к вам с просьбой… Не люблю я всяких этих ваших штучек — намеков, аллегорий, но просто вынужден прибегнуть… должен же я как-то привлечь вас на свою сторону…

А он, видно, крепко готовился к разговору со мной, вдруг с невольным, хотя и несколько ироническим уважением подумал Штернфельд. Вишь как — «аллегории», «с просьбой», «привлечь на свою сторону»… Просто ангел в штанах, а не генерал милиции…

— Я, знаете, — продолжил генерал, — как-то видел, как вороны напали на крысу… Не знаю, может, и за дело напали. Да и вообще поделом ей. Неприятное существо крыса, да? А я вот не согласен! Она же маленькая в общем-то тварь, а защищается — как тигр. Я ее, знаете, даже зауважал… Я это о том, что вы, может, будете смеяться, но это ведь мы защищаемся, милиция!