Тройная радость

Теперь была ее очередь расстраиваться. Она только три месяца назад потеряла старшую сестру и тосковала по ней.

– Но Джеки была молодец. Когда дети стали постарше, она специально одевалась, чтобы прочитать им сказку на ночь. Купила им миниатюрные бейсбольные биты, чтобы они смогли играть, как только научатся ходить.

– Похоже на Джеки. Она когда-то играла в бейсбол, и неплохо играла.

Он задумчиво нахмурился.

Сумерки прокрались в роскошно обставленную комнату, и тени удлинились. Она испытывала особую близость к Коннору, здесь, в полумраке, делясь воспоминаниями. Но тут она кое-что вспомнила и включила настольную лампу, пославшую осколки света, отражавшегося от основания хрустального бокала. Он прищурился от ударившего в лицо света, но Дайна, не обращая внимания, взяла сумочку, вынула телефон, нашла снимки и спросила:

– Хочешь видеть фото?

Его глаза заинтересованно блеснули. Губы раздвинулись в теплой улыбке.

– Ты это серьезно?

Она ответила ему такой же улыбкой и протянула телефон:

– Я никогда ничего не стираю. Так что это их фото с самого рождения.

Он уже просматривал фото, перелистывая альбом.

– Некоторые снимала я, некоторые переслала имейлом Елена.

Он рассмеялся.

– Что? – спросила она.

Коннор взглянул на нее со смесью веселости и сожаления.

– Этот снимок. Прошлое Рождество, полагаю.

Дайна знала, о чем он говорит, но все же подошла, встала на колени на толстый ковер и взглянула на дисплей. Трое малышей, в полосатых ярких ползунках, с колпаками Санты на головках и с крошечными белыми бородками…

– Бородка даже у Сейди? – спросил Коннор, все еще смеясь.

Дайна улыбнулась воспоминаниям. Она была в доме сестры, когда женщины делали снимок, чтобы использовать в качестве рождественской открытки.

– Джеки не хотела, чтобы Сейди почувствовала себя обделенной, – тихо пояснила она.

– Похоже на нее, – согласился он и стал молча досматривать альбом.

Дайна оставалась на месте, наблюдая не за дисплеем, а за выражением его лица. Каждая испытанная им эмоция отражалась на лице. Сияла в глазах, кривила губы.

Он смотрел, как на слишком маленьком дисплее дети меняются и растут, и было ясно, что эти снимки коснулись чего-то в душе. Дойдя до конца, он отдал ей телефон.

– Я уже так много пропустил.

– Ты не знал, Коннор.

– Это ничего не меняет.

Он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. В его глазах светилась грусть вместе с искрой решимости, и Дайна набралась мужества услышать то, что он сейчас скажет.

– Но больше я ничего не упущу, Дайна.

Она сжала телефон. Подумать только, всего пару минут назад она жалела его, приняла его сторону против собственной сестры. Но сейчас, глядя в его глаза, она увидела, что ЭТОТ человек не нуждается в ее сочувствии.

– То есть?

– То есть, – спокойно ответил он, – я никогда не верну их первое Рождество. У них прорезались первые зубы, они сделали первые шаги, все это время я даже не знал об их существовании.

– Понимаю, Коннор, это ужасно, но…

Он пошевелился, сжал ее подбородок и приподнял лицо.

– Мы с тобой, Дайна, должны прийти к пониманию.

– Какого именно рода пониманию?

– Это вопрос, – прошептал он. – Я знаю, какое понимание нужно мне. Думаю, именно тебе нужно решить, чего ты здесь хочешь.

О, она знала, чего хотела. Не знала только, станет ли ей хуже или лучше, если получит желаемое.

Видеть Коннора вместе с родными было откровением. О, она знала, насколько он близок с братом, да и почему бы нет? Но Джефферсон Кинг был кузеном, и все же они с Коннором были близки, как братья. Очевидно, семья была важна не только для Коннора, но и для Кингов в целом. Это еще раз подтвердило то, что она чувствовала вчера вечером: Коннор не рискнет потерять детей.

– Прелестны, правда?

Дайна глянула на Мору Кинг. Женщина была миниатюрной и великолепной, несмотря на тяжелые резиновые сапоги и чересчур просторный жакет поверх красного вязаного свитера. Июнь в Ирландии, как и говорил Коннор, означал облака, ветер, холод и дождевые капли.

Они ходили по магазинам деревушки Крейк и покупали тройняшкам одежду потеплее, поскольку калифорнийский гардероб не годился для сырой погоды. Ирландия была прекрасной и дикой, какой никогда не будет Калифорния, и Дайна уже ее полюбила.

Мора Кинг разводила овец, когда Джефферсон, искавший место для съемок очередного фильма «Кинг стьюдиес», впервые ее увидел. С тех пор она по-прежнему управляла фермой, а Джефферсон работал из их дома. Дайна полагала, что брак с одним из самых богатых мужчин мира не слишком изменил Мору Донохью Кинг.

– Прелестные? – повторила Дайна, глядя туда, где по двору, в сопровождении черно-серого ирландского волкодава по кличке Кинг, бегали наперегонки Коннор, Джефферсон и шестеро детей – у Моры и Джефферсона было трое своих. Дайна посчитала такую кличку странной, но Мора объяснила, что приобрела волкодава, когда они с Джефферсоном рассорились, и что она назвала собаку в честь его, потому что, по ее словам, пес, как и Джефферсон, был сукиным сыном.