Тройняшки не по плану. Идеальный генофонд (+ Бонус. Новый год у Тумановых)

Малышка пытается привстать, опирается на локоть в повязке, двигает ногой, но следом откидывается обратно на подушки. Морщится и хнычет.

- Болит ножка, - жалуется сквозь проступившие слезы.

Быть рядом с ней сложнее, чем я ожидал. Я привык к другой Ваське. Вместо бойкой пацанки передо мной сейчас несчастное дитя. И лучше бы она шалила, хихикала, утаскивала и портила мои вещи. Лишь бы не болела.

- Пройдет, но надо полечить, - хрипло выжимаю из себя. Не могу видеть Ваську такой. - Как же тебя угораздило, а, мелкая, так упасть? – выдаю обреченно.

- Случайно. С Яшей ругалась на горке. Он сказал, что я такая вредная и противная, потому что у меня папы нет. Воспитывать некому. И новая нянечка так же говорила раньше, - бесхитростно лепечет. Мысленно ставлю галочку, что на пару нерадивых воспитателей и один опасный детсад в городе станет меньше. - Я разозлилась, толкнула его, а упала сама, - паузу делает. - Потом больно было. И страшно. Я плакала, но мамы рядом не было. И тебя тоже, - влажными ресничками взмахивает.

Одинокие слезинки прокладывают дорожки по ее вискам и стекают на подушку. Указательным пальцем повторяю их путь, стирая.

- Теперь мы рядом. Все будет хорошо, - издаю какие-то жуткие хрипы вместо звуков. - Поправляйся скорее, и я пущу тебя посидеть за рулем спорткара, - подмигиваю ей.

Знал бы кто, скольких усилий мне это стоит. Когда хочется орать от несправедливости. Такая девчушка озорная – и страдает сейчас. Жалко ее. И облегчить ее боль не могу.

- Я правда вредная и противная? – Васька игнорирует мою попытку отвлечь ее. Задает свой глупый вопрос по-взрослому серьезно. И устремляет на меня поблекшие от болезни глазки. Полные горечи и обиды. Но при этом скрытой надежды.

Да что такое! Агата, мать твою, ты можешь умываться быстрее? Или ванну там принимаешь? Я один тут не справляюсь!

- Нет, ты активная, шустрая девочка, - мучительно тяну уголки губ вверх. Играть равнодушие сложно, потому что мне кажется, что Васька тонко чувствует мое лицемерие. Ребенка не обманешь.

- Но папе-то я не нужна, - вздыхает тяжело, ерзает на кровати и опять кривится. Провожу рукой по спутанным волосам. – Хотя мы все ему не нужны. Наверное, мы втроем одинаково противные, - делает неожиданный вывод.

Порывисто наклоняюсь и касаюсь губами ее лба. Задерживаюсь на какое-то время. И нет желания отстраниться.

- Это папа ваш… противный, - объясняю на ее языке. Мысленно матерю мужика, который их бросил. Пока не вспоминаю растерянный взгляд Агаты и сиплое: «Не знаю». Как такое возможно? Она ведь утверждала, что ЭКО не было… - Не нужен, значит, вам он такой, - опомнившись, заканчиваю фразу.

- Не знаю, мне кажется, нужен, - размышляет вслух Василиса. Выговаривает слова с трудом. Язык заплетается. – Он о нас бы заботился. И мама, может, не такой грустной была бы по вечерам.

Как же хреново!

Не знаю, как мелкую утешить. И лишь пальцами веду по щеке, щелкаю по носику.

- Васена, - зову ласково.

- Спать хочу, - зевает заразительно, и я едва сдерживаюсь, чтобы не повторить. - Но боюсь, что ты уйдешь. И опять будет страшно и больно, - шумно шмыгает носом.

- Я останусь, - накрываю ладонью ее ручку, обессиленно лежащую поверх простыни. – Спи, - ощущаю, как она врезается пальчиками в мою кисть.

- Побудь моим папой? – предлагает, внезапно меня обезоружив, и наивным взглядом умоляет. – Немножечко.

Сглотнув нервно, я киваю.

- Да, - подтверждаю, и малышка измученно прикрывает глаза.

Постепенно ее дыхание становится спокойнее.

- Все, что хочешь, - осторожно сдавливаю крохотную ручку.

Глава 16

Несколько часов спустя

Адам

- Прекрати, Агата, сядь! – не выдержав, рычу на нее. Смотрю исподлобья на несчастную фурию. Гнев и отчаяние бурлят в ней. Такая гремучая смесь не для слабонервных.

Не поднимаясь со стула, выбрасываю руку, чтобы ухватить чертовку за тонкое запястье, но она уворачивается. Продолжает раздраженно и бездумно цокать каблуками, меряя шагами пол.

Упираюсь локтями в колени, наклоняюсь и пальцами массирую виски. В глазах рябит от ее передвижений. И тошнота идиотская никак не проходит, лишь усиливается.

- Не могу! – фыркнув на меня, следом всхлипывает. Яростно стирает слезы со щек, но они вновь прокладывают дорожки по розовой коже.

Агата такая ненормальная с того момента, как застала нас с Васькой в палате. Подслушала, видимо, часть разговора. И теперь злится. На ситуацию, на грубых сотрудников детсада и жестоких детей, на болезнь дочки. На меня…

Злится и плачет.

И с каждым новым шагом что-то будто с хрустом ломается внутри нее.

- Хватит! – рявкаю и подскакиваю с места.

Запомнив в точности траекторию пути, по которому все это время металась Агата, я ловлю ее на середине коридора. Притягиваю к себе так быстро, чтобы не успела выкрутиться. И обнимаю крепко.

- Ты изводишь себя, - чувствую, как она обмякает немного в моих руках. - Этим ты Васене не поможешь.

- Пусть мне разрешат с ней ночевать, - выдыхает мне в грудь, уткнувшись носом. Клянчит, как ребенок, будто я могу решить все ее проблемы. Да я с собственными разобраться не в состоянии!