Тройное Дно

Емельянова вот уже час лежала не раздеваясь на широченной тахте, глядела в потолок, слушала сумеречное шелестение времени, и голова ее была совершенно пуста. Картины и эпизоды бурной, многотрудной и счастливой жизни не хотели появляться здесь, в комнате, из которой уходили на смерть ее добрые приятели — Магазинник и Иоаннов. Плясуны и охальники, фавориты перезрелых див, расстрелянные на бывшей царской мызе во Всеволожском районе, а в сущности испорченные дети так и не добрались сюда, да они и не собирались. Бабетту с Кроликом она не любила никогда и не брала в свои программы после одного достопамятного раза. С ужасом и недоумением она вдруг осознала, что круг редеет. Такое было веселье, такой кураж.

А вот и жизнь прожита. Были дюны, были закаты. Где ты, Мастер?

Песни кончились тогда, давно. Подумать только! Мастер-то талантлив был, даже в своем тончайшем плагиате, который перетекал, присутствовал во всех этих прошлых хитах. Музыканты-то все понимали. Немногие имели тогда доступ к чужой музыке, да и к своей, прочно забытой. Но Мастер делал это настолько талантливо, что все разводили руками. Может быть, оттого все так и заканчивается, что была чужая музыка, чужое время, ожидание счастья, а оказалось, что счастье-то уже и прошло. Если бы музыка тогда была другой, настоящей, сейчас бы ее не было здесь и не было бы вообще. Вы хлебали когда-нибудь из филармонической миски? А на телевидение вас приглашали с некоторыми условиями? «Да с кем я говорю? Перед кем оправдываюсь?» — подумала она зло и неспешно.

Совсем стемнело. Анна Глебовна наконец поднялась, разделась совершенно и отправилась в ванну. Полная стерильность, свежее полотенце, три разных шампуня и мыло из тех, что показывают в телевизоре. Она легла в пустую ванну, включила воду, покрутив некоторое время оба вентиля, закинула руки за голову. Тогда стало отчетливо видно, как расплылся уже живот. Она была беременна.

После, растеревшись до красноты махровой простыней, обрела способность соображать. Не все так мрачно, дорогие товарищи. Жизнь продолжается. И немного джина не повредит наследнику и продолжателю рода. Это будет мальчик, и он не будет ни петь, ни плясать. Он будет офицером. Она все сделает для этого. К тому времени, когда он вырастет, никакой войны уже не будет. И он станет офицером, проживет долгую счастливую жизнь и будет к старости похож на того подтянутого сухого старика особиста, который ее тут охраняет. Интересно, какое у него звание? «Да что за чушь я тут придумываю?» — изумилась Анна Глебовна и прошлепала босыми ногами к телевизору. Момент истины закончился и более не имел места быть.

Она искренне порадовалась за себя. По всем телеканалам крутили ее старые песни, во всех передачах выдвигались сенсационные предположения о завтрашнем концерте. Пари заключались явно не в пользу злоумышленника.

Приходили к ней люди и все расспрашивали. Интересовались тем, нет ли у нее каких-либо гипотез о происходящем. Может быть, что-то где-то слышала. Может быть, кого-то подозревает. Это были люди из ФСБ, из таинственного ГРУ, из треклятой милиции, от бандитов и таких людей, которые сами к ней прийти не могли, но посылали других помельче, неприятных и безликих. Эти были самыми страшными. Власть была уже у них, еще не абсолютная, но уже почти полная. И фокусы эти, трупы и манифесты, не вписывались в их доктрины и технологии. Они понять не могли, то ли нужно им это, то ли то, что происходит, несет опасность.

Когда была слава, всенародная и, казалось бы, вечная, когда была радость жизни, ненасытность и пресыщение, умирать было бы страшно. А теперь нет. И не нужно никакого офицера. Хватит Сабины. Вот выросла же дура. «Какого черта я ввязалась в это дело? Дура я старая, заштопанная и крашеная. Дура в парике и шрамах от пластических операций». Однажды ей прислали кассету с песнями. Она их получала сотни. Давала слушать тем, кто в этом понимает. Чтобы на явную лажу и бред не тратить драгоценного времени. Ей принесли одну. Музыки нет. Стихи так себе. Только вот одна строфа резанула, как бритвой по лицу. Она ее запомнила навечно. «Кто это там за рамой? Как до него добраться? Все зеркала в шрамах пластических операций». Сильно. Она потребовала автора найти, пригласить и попытаться что-то из этого материала сделать. Но тот как в воду канул. Пробовала сама делать песню. Ничего не получилось. Материал не поддавался. А жаль. Потом она про эту затею забыла, а строчки помнила.

Когда проснулась ночью, телевизор работал. Шел фильм о буднях уголовного розыска. Она посмотрела две серии подряд и опять уснула, снова забыв выключить «ящик». Сделала это уже утром.

* * *