Тройное Дно

«А давай сыграем на все. Если ты выиграешь, баба твоя, — а тут флейточка аж серой стала, а мастер опять взвился, — а если нет, все до копейки назад и три шампанского. Вон тех, что за стеклом стоят».

«Ты понимаешь, мужик, на треугольнике я с тобой соревноваться не буду. Тут ты гениален. На бильярде — смешно. Я в Подольске второй кий держал по всей державе. А вот не хочешь ли вот в такую игру?» — И снимает со шкафа… Что? Ага…

Ну конечно, настольный хоккей. Флейточка покраснела, мастер завыл. Я пиджак снимаю. Ну откуда он может знать? Но и опасаюсь. Он ведь должен всякие полеты снаряда спортивного на три хода вперед высчитывать. Профи.

«А откуда у тебя это?» — невинно спрашиваю.

«Да вот, вместо выигрыша взял, — смеется, — ну, или играешь, или скатертью дорожка. Только без бабы. Она тут останется. А денежки вот они», — столешницу открыл и показал.

«Так, — говорю, — играем пять минут и без разминки. Заводи будильник».

«Зачем будильник? Электронный секундомер в часах. С зуммером». — И он завел. Главное в этой игре — спокойствие и броски крайними нападающими с ходу. Одолел он меня. Почти. Пока я к этой поляне привыкал, получил шесть штук, а забил три. А времени осталось — минута с небольшим. Компания моя сидит, ну смерть и то краше. Мастер нож перочинный в кармане раскрывает. Но у игрока-то наверняка ствол припрятан. Тут я постиг эту коробку, а счет уже десять — шесть. Глянул я еще раз на флейточку, мастеру подмигнул и говорю игроку: «Беру тайм-аут. Останови секундомер». — «Имеешь право», — отвечает. И остановил. Тут я куражиться начал. Приседать, кисти рук разминать. Узнал, сколько секунд до сирены, — и началось. Я мог сразу штук двенадцать забить — и дело кончено, но мне все мало. Секундомер в мозгах тикает, рука не дрожит, довел дело до равного счета, потом специально пропустил, и вместе с сиреной вкатил шайбу, да так, что сбоку подбросил, а центровым головой — и в самую девятку. Мастер привстал, флейточка ополоумела, а игрок говори?: «Я от дополнительного времени отказываюсь, ты чемпион». И деньги, все до рублика, отдает.

Когда мы уже из дома вышли, он меня в сторону отводит и говорит: «Мужик, ты же цены себе не знаешь. Ты же игрок. Давай я тебе уроки буду давать на бильярде, и мы поедем по державе. Страшные бабки будем иметь. Я же доподлинно знаю». Я вздохнул, крякнул и отказался. Потом он нас догоняет, кричит: «Шампанское забыли!». Да ну его к черту, это шампанское.

На этом у нас с флейточкой все и закончилось. Вернулся я на фабрику, забрал вещи свои, грамоты, книжку трудовую. Там уже в кадрах благодарственное письмо лежит из отдела культуры. Я и его забрал.

Я теперь в Астрахань собрался. Говорят, там хорошо. Рыба есть еще и то ли префект, то ли парторг справедливый. Ну отчего бы мне не поехать в Астрахань? А мастер теперь в Питере, на улице лабает. У канала Грибоедова. Надо как-нибудь заглянуть. Заказать песенку.

День рождения

Зверев вернулся со службы в шестом часу. Поставил в вазу пять роз, полученных вместе с другими пустяками от сослуживцев по случаю дня рождения, и снял костюм. Потом он долго стоял под душем. Горячим, затем холодным, растерся банной рукавицей и потянулся туда, где обычно висело полотенце. Сегодня его на месте не было. Тогда он голым прошел в комнату, нашел махровую простыню, вытерся. Вернулся в ванную, подобрал грязную рубашку, трусы, бросил их в корзину. Причесался перед запотевшим зеркалом. Натянул чистое белье и вернулся в комнату. Комнат было две, и с некоторых пор — обе его. После того как уехала, ушла, испарилась женщина, что жила с ним в этой квартире.

В спальне он влез во фланелевые домашние брюки, рубашку-тенниску, прошлепал на кухню, вынул из холодильника две бутылки пива, одну об другую открыл, налил в стеклянный тонкий бокал, вышел с ним на балкон и посидел там минут десять. Он позаботился о том, чтобы сегодня никто не приходил к нему, и спешить ему было незачем.

В гостиной он вытащил на середину обеденный стол, накинул праздничную скатерть, щелкнул клавишей магнитофона.

Пристрастия его со временем не менялись, он предпочитал музыку черных трущоб Гарлема всякой другой. На всех кассетах было примерно одно и то же. Но одну он все же отложил. Минуту подумал и спрятал в секретер. Потом сделал музыку погромче, опять прошел на кухню, вынул из холодильника сыр чеддер, ветчину, початую банку томатов, майонез. Постояв секунду, достал еще бутылку пива, сдернул крышечку о край стола и перелил пиво в бокал.

Хлеба и яиц не было. Тогда он накинул на себя куртку, взял пакет, бросил в него кошелек, ключи, вышел и захлопнул дверь. «Универсам» функционировал напротив. Впрочем, теперь он назывался супермаркетом. По пути Зверев попробовал вспомнить, что когда-то было изображено на этом пакете, но краска совсем стерлась, а пакет держался на удивление.

* * *

Во дворе шла обычная вечерняя жизнь. Хлопотали хозяйственные дамочки, дети, что поменьше, устраивали свои несуразные игры, а те, что постарше, — невинные флирты под надзором недремлющего двора.