Как ни странно, есть в нем что-то раздражающе знакомое, словно это какой-то забытый одноклассник бен Зеида. А ведь и впрямь! Они примерно одного возраста. Оба учились в университетах, оба жили за границей. Оба происходят из семей, чьи предки жили на Аравийском полуострове и претендовали на близость к пророку Магомету. У обоих родители достаточно попутешествовали, чтобы дать им представление о жизни не только в Иордании, но и за ее пределами. Балави женат, у него две маленькие дочки; бен Зеид, женившийся недавно, надеется тоже вскоре завести детей.
Бен Зеид даже может понять (в отвлеченном, философском смысле) ту глубокую обиду и возмущение, которым полон интернетский двойник подследственного. Несмотря на внешнее согласие с официальной государственной политикой мирного сосуществования с Израилем, на бен Зеида частенько накатывали приступы гнева и горечи, особенно по утрам, когда он выходил на веранду своего дома, расположенного высоко на горе над Мертвым морем, садился там, и его взгляду открывались возделанные поля на севере и западе — плодородные земли, которые арабам больше не принадлежат. Сообщение о том, что израильтяне на танках в конце декабря ворвались в Газу, убив более пятисот человек и не очень-то разбираясь, боевик ли это «Хамаса» или мирный житель, почти все иорданцы восприняли с негодованием: арабы увидели в этом чудовищно непропорциональный ответ на ракетные обстрелы.
Но где-то, видимо, Балави оступился и сорвался — так виделось это дело бен Зеиду и его коллегам. Вопреки всякой логике и собственным интересам он подцепил опасную умственную заразу, которая грозит уничтожить все, чего Иордания достигла за полвека неустойчивого социального прогресса. Не пожалев семьи и репутации, он фактически пошел служить фанатикам, живущим в пещерах где-то в двух тысячах километров к востоку.
Как такое могло случиться со столь умным и образованным молодым человеком, непостижимо. Но ясно одно: Абу Дуджане суждено исчезнуть, а жизнь Балави должна радикально перемениться. Отныне этот врач с Мухабаратом повязан — повязан крепко и навсегда. Его право работать, путешествовать, иметь свой дом и одевать детей будет зависеть от хорошего поведения и великодушия спецслужбы. А если Мухабарату что-то будет нужно — не важно, большое ли, малое, — Балави не оставят иного выбора, кроме как беспрекословно подчиниться.
Парень, сидящий на табурете подследственного, еще не полностью осознал эту новую реальность, но ничего, до него дойдет. По его виду судя, много времени на это не потребуется. Когда прошло три дня, а на свободу Хумама аль-Балави все не выпускали, его отец, взяв с собой старшего сына Мухаммада, вызвал такси и поехал на другой конец города в Вади аз-Зир, где располагается Мухабарат. Солдат с американским автоматом «кольт М4» жестом остановил их машину за несколько десятков метров от главных ворот; дальше старый человек, оставив сына в машине ждать, вынужден был идти пешком. Всю неделю погода стояла холодная и хмурая, пронзительный северо-восточный ветер дергал Халиля аль-Балави за белую куфию
[17]всю дорогу, пока он от автостоянки шел к небольшому зданию, где посетителей проверяют на наличие оружия и взрывчатки.У поста охраны Халиль аль-Балави назвал себя и сказал, что ему надо к полковнику Фавасу, который назначил ему встречу.
— Я пришел забрать сына, — сказал он.
Ему дали номерок на клочке бумаги и велели пройти в «зал ожидания», которым оказалась маленькая комнатка с белым мраморным полом и несколькими кожаными креслами. Со стены, с огромного портрета, неодобрительно смотрел король Абдалла II в парадной форме, увешанной множеством лент и орденов.
К этому времени в семье уже догадывались, почему Хумама арестовали. Агенты правительственной спецслужбы изъяли все компьютерное оборудование, а Дефне подтвердила их предположение о том, что ее муж — ну да, действительно — обожал чатиться в интернете. Халиль аль-Балави, до пенсии преподававший арабскую литературу и основы ислама, таких и слов-то не знал. Но в справочной службе Мухабарата ему сообщили, что со следствием сын сотрудничает, так что на свободу его выпустят, скорее всего, в четверг, как раз к мусульманским выходным.
Старик так разволновался, что всю ночь не сомкнул глаз. Лежал, а мысли и воспоминания мчались вихрем: вот Хумам маленький — не по годам умен, упрям и невероятно любознателен, а кроме того, из десяти детей больше всех похож на него.