Троица

Солсбери проснулся, чувствуя себя стариком. Бедра и поясницу как будто перемкнуло – хоть горбыли об них ломай, – так что какое-то время граф сидел, вытянув перед собой ноги и тихо постанывая. Таким его и застало восходящее солнце – седым и одиноким, в ожидании, когда нытье в спине сменится острыми коликами, а там более-менее сгладится. Его дорожные сумы разгрузили за ночь: слуги в Сандале трудились как пчелы еще долго после того, как весь остальной замок погрузился в сон. Он не помнил, чтоб в его комнату кто-нибудь входил, однако по пробуждении его уже ждали чаша со свежей водой, а также чистые шоссы и стопка белья. Граф отерся льняной тряпицей, смыв застарелый пот, свой и конский. Под кроватью его взыскующие руки наткнулись на глиняный горшок, который он поставил на столик и шумно помочился, блаженно прикрыв глаза. После этого приступил к одеванию.

Заслышав робкий стук в дверь, он бодро гаркнул:

– Войдите!

С поклоном зашли двое слуг.

Один нес кожаный узел с бритвенными принадлежностями, другой – чашку с исходящей паром водой из замковых кухонь. Солсбери потер подбородок, чувствуя там жесткую щетину. Наверняка белая как лунь. Элис говорит, когда она отрастает, вид у него становится как у глубокого старца. Малый, что вжикал бритвой по кожаной ленте, делал это вполне сноровисто, но все равно жаль, что здесь нет Рэнкина. Требуется определенное доверие к человеку, чтобы вот так взять и подставить под его лезвие горло. Впрочем, усаживаясь, Солсбери сам с усмешкой завел глаза: надо же, какая осторожность. Пока цирюльник втирал ему в кожу теплое масло, он слушал урчание своего живота, громкое и такое напевное, что даже забавно. Сейчас небось все восемь тысяч, просыпаясь, слышат в себе примерно такую же музыку голода, а жрать-то и нечего.

Солнце еще всходило, когда Солсбери добрался до главного двора и остановился там в дверях, оглядывая превращенную в тесный бивуак землю, все еще укрытую тенью крепостных стен. На всех поверхностях здесь радужно серебрилась изморозь. Многие из людей уже поднялись и, размахивая руками, похаживали, дыша себе в ладони и энергично притопывая, все ради того, чтобы вдохнуть какую-то жизнь в свои занемевшие конечности. Другие пока еще лежали, свернувшись калачиком и прильнув друг к другу, поскуливая и постанывая во сне, как стайки приблудных собак. Какой-то предприимчивый капитан, подкарауливая тех, кто ночевал в замке и, вероятно, выходил сейчас спросонья опростаться, где словцом, а где и силком увещевал их пустить своих продрогших товарищей внутрь погреться. Похвально. Хороший командир всегда заботится о подчиненном.

При мысли о ночевавших снаружи граф зябко передернул плечами. Народ они, понятное дело, молодой, но на дворе все-таки конец декабря, холод просто лютый. Он невольно поглядел вверх, туда, где солнце уже золотило своими лучами цитадель. На ее верхушке виднелись три фигуры, озирающие равнину вокруг крепости. Ох и ветер там, должно быть, сейчас: безудержный, пронизывающий до костей. Воинам там даже не дозволялось до восхода солнца зажечь жаровню, чтобы свет от нее не мешал высматривать врага. На глазах у Солсбери те люди медленно перемещались по площадке башни, поглядывая туда-сюда без признаков тревоги.

Отвлекшись, граф ухватил проходящего мимо капитана и возложил на него задачу собрать отряд охотников. Вот вам одна из привилегий графского титула: можно стоять, сцепив за спиной руки и пуская пар изо рта, а кто-то мечется, шлет к конюшням гонцов, созывает добровольцев с посулами, что они-де первыми отведают жаркое, которое добудут. На призыв живо откликнулось три десятка человек, а когда весть о готовящейся охоте разлетелась по замку, число желающих быстро утроилось.

Застегивая у горла пряжку плаща и запахиваясь в его тяжелые складки, Солсбери прошел по двору к воротной башне. В молодости тех, кто сетовал на холод, он считал по сравнению с собой слабаками. Но тогда, как видно, он просто еще не пережил то, через что прошли они, а с годами это его самомнение сильно поубавилось. Ветер, казалось, дотягивался до людей даже через стены, бесновался и выл, задувая так, что люди под его силой пошатывались. Хорошо хоть, небо было погожим: малое, но все же утешение. Солнечный свет еще не успел разлиться по двору, когда Солсбери в сопровождении трех капитанов-рыцарей взобрался на коня, а у ворот в готовности уже стояли две сотни человек. Из них дюжина имела при себе колчаны и луки, что отрадно. В замке столько голодных ртов, что бить надо будет все, что попадется, – и птиц, и кроликов, и даже лисиц с волками, если тех угораздит попасться охотникам навстречу. На кухонные вертела пойдет решительно все, хотя надежда все же была вернуться в замок с упитанной косулей, оленем или кабаном.

Солдаты у ворот засвистали тем, что наверху. Продрогшие бедолаги на цитадели еще на раз оглядели местность, после чего подали сигнал: «Чисто». Медленно разинулись створки крепостных ворот – массивные, кованые, – и поднялась решетка. Шестеро солдат выдвинули подъемный мост, грузно упавший в борозды по ту сторону рва.