Троица

Сидящий с прикрытыми глазами Томас на это тупо улыбнулся, по-лошадиному мотнув свешенной головой.

– Ступай спать, мальчик, – сказал ему отец. – Весь этот выезд изрядно напоминает весеннюю ярмарку. Всё забавы да веселье. А вы, молодежь, должны держать ухо востро: Невиллы вооружены и бог знает где рыщут. Ты понимаешь это? Бог ты мой, парень, да сколько ж ты нынче выпил?

– Я п-понимаю, – промямлил Томас, не открывая глаз.

– Ой ли? Я не верю никому из Невиллов даже тогда, когда их вижу. Что уж говорить, когда они бог знает где и занимаются бог знает чем. Иди проспись, и чтоб утром поднялся с ясной головой защищать своего короля, а с ним и своего отца. Доброй ночи. Траннинг встанет с петухами, в этом я тебя заверяю. Уж он-то выльет на тебя ведро воды, если ты разоспишься. Давай, давай. Ступай с богом.

Томас с пьяным стоном взнуздался на ноги, ухватившись для поддержки за стол.

– Иду, – выдавил он, шатнувшись, едва лишь опора осталась позади.

Оставшись один, граф Перси кинжалом отхватил несколько кусков от головы сыра на квадратной доске. Теперь, не на виду, лицо у него снова пошло угрюмыми складками. Великий выезд начался неплохо, но радоваться возвращению Генриха в доброе здравие мешала мысль о том, что сейчас где-то по просторам бродят Солсбери с Йорком. Основа из-под Невиллов, можно сказать, выбита, но это делает их лишь еще более опасными. С брюзгливой гримасой Перси заставил себя осушить еще одну чару вина, чувствуя, как в голове начинает плыть. Вот и хорошо, а то сон не идет.

12

Наутро в королевской колонне можно было насчитать немало припухших кислоглазых лиц и больных голов. Утро нарождалось розовое, росистое, и настроение в обширном лагере царило тоже погожее. Добрая половина Выезда была конной; ржали и пофыркивали лошади в огромных табунах, вскидывая головы в нежелании, чтобы на них напяливали холодную позвякивающую сбрую. Почтенные судьи, не нашедшие себе приюта в городе, кряхтя, вставали в своих тесных палатках и почесывались под мантиями в ожидании, когда слуги позовут трапезничать.

Каждый из лордов, что участвовал в Королевском выезде, выбрал себе для постоя под Уотфордом обособленное место, помечая его флагами своего дома, так что на утреннем ветерке сейчас бодро трепетали сотни ярких цветастых вымпелов. Внешне хаотичное построение было строго разграничено сообразно именам, титулам, близости к монарху и степени родства домов между собой. Над полем длинной полосой расстилался синеватый дым от костров, на которых готовился завтрак. К восьми часам утра был собран обоз и оседланы кони. Ближе всех к монарху находились ряды Перси – свыше шестисот рыцарей и топорщиков; безусловно, самая крупная рать во всем войске. Исходя из этого права графа ехать во главе никто не оспаривал. Своими титулами его превосходили Сомерсет и Бекингем, но у них на двоих с трудом набиралось две сотни уже немолодых вояк (сила и затраты недюжинные, но на общем фоне все равно теряются). Пристроиться поближе к королю пыжились и другие нобли; их место в построении нередко решалось через куплю-продажу, а то и просто броском костей. Постепенно колонна обретала походный вид; вперед были высланы разведчики, прощупывающие окрестность на предмет угрозы (их передвижение наглядно замечалось по тому, как с дальних деревьев с хриплым ором взвивались потревоженные стаи дроздов и ворон).

Король Генрих, который встал еще до рассвета и успел посетить местную часовню, облачился перед выездом в свои рыцарские доспехи и теперь, облеченный в высшую блистательную строгость, легкой рысцой ехал вдоль фланга, озирая строй с высоты своего рослого скакуна. Верх королевского шлема окаймлял золоченый терновый венец – украшение доспеха под стать званию помазанника Божия. А вокруг короля скакали рыцари и герольды с гордо поднятыми стягами, на которых ярились когтями три королевских льва. Своего коня монарх направил с фланга на каменные плиты Северной дороги.

Генрих был полон энергичного удовольствия. Вид стольких вытянутых шей и голов на его пути следования действовал оживляюще. Наивные и смиренно-радостные хвалы в адрес короля разносились над людским скопищем, а их трогательная нескладность и разнобой вызывали в груди Генриха нежную дрожь. Преисполненный гордости за себя и за любящий его народ, он проехал в голову колонны и занял там место за первыми тремя рядами, где ехали также Перси и Бекингем.

– Всем вам Божией благодати, – приветствовал король своих верных лордов.

Оба в ответ с улыбками поклонились так низко, как только позволяли седла. Чувствовалось, что бравый настрой короля благодатно сказывается на всем вокруг.