Троица

– Успокойся, Джон. Ты знаешь, что я подобного не допущу. Или я не был там? Мы тут все понимаем, что семейке Перси от нас причитается. Старик сейчас, понятное дело, притерся к королю, и как минимум один из его сыновей тоже с ним. Старшего он, скорей всего, оставил смотреть за Алнвиком. А Эгремонт, безусловно, поедет с отцом. Из них он нам нужней всего, хотя приказ ему, я не сомневаюсь, отдал Перси-старший.

– А что, если Йорк все-таки тяготеет к миру? – не унимался Джон. – Неужели весь этот долгий путь, отец, я проделал понапрасну? На то ли я оставил свои владения, семью, да еще дал клятву извести всех этих собак из дома Перси? Я не готов сидеть сложа руки в ожидании, когда Ланкастер и Йорк помирятся и снова пойдут божба и тосты за их здравие.

– Осторожней, Джон, – вполголоса одернул Уорик.

Брат у него был не более чем рыцарем и с собой привел всего-то шестерых слуг. Заносчивости ему придавали армии отца и старшего брата, а так выставить на круг он не мог ничего, кроме своих обид и гордыни. Вероятно, именно потому Джон Невилл сейчас метнул на Ричарда гневный взгляд.

Тут снова заговорил отец:

– У нас, Невиллов, людей две тысячи, у Йорка одна. Я намерен подать пример, как следует поступать с врагами нашего дома, и с этого пути меня никто не столкнет. Надеюсь, Джон, тебе это ясно? Пускай Йорк переживает насчет герцога Сомерсета, этого королевского шептуна. Наша же забота – лорды Перси. Если они отправятся с королем на север, встречи с нами им не пережить. Вот вам мой обет.

Солсбери протянул руку, и сыновья по очереди крепко ее пожали, скрепляя таким образом уговор.

– Мы – трое Невиллов, – горделиво произнес Солсбери. – Есть такие, кому еще лишь предстоит постичь, что значит встать у этого имени на пути. Но они это поймут, заверяю вас обоих. Кара неотвратима, даже если на нашем пути встанет сам король Генрих.

Привстав в стременах, Солсбери хлопнул по плечу сначала Ричарда, а за ним Джона. При этом их кони, сгрудившись, нетерпеливо переступали копытами и покусывали друг друга.

– А теперь марш по кустам, и сыщите своему старику отцу какую-нибудь дичь, чтоб нанизать на копье. Не с пустыми ж руками возвращаться. Да и вам размяться не мешает. Когда еще снова выберемся порезвиться: впереди охота поважней. Если хотим перебить Перси, то надо скоро выдвигаться и встать к северу, на дороге у короля.

Маргарет стояла перед мужем, промасленной тряпицей протирая ему наплечники, чтобы ярче блестели под весенним солнцем. Король и королева были в эту минуту наедине, хотя вокруг Вестминстерского дворца сейчас сотнями мелких групп скапливались вооруженные люди, ржали и фыркали кони. Неделей раньше сюда прибыл сводный брат Генриха Джаспер Тюдор с известием о том, что на северо-западе возле замка Ладлоу стоит лагерем войско. Эта внезапная новость всколыхнула спокойные доселе сборы, придав им атмосферу срочности. Среди знати многие все еще не верили, что Йорк и Солсбери развернут знамена против короля, однако чем дальше, тем все больше выезд принимал вид готовой к походу армии, а лорды во все большем числе ставили с собой в строй своих лучших поединщиков.

– Наш сын, Маргарет, пусть будет с тобой в Виндзоре, – глядя на жену сверху вниз, наставлял Генрих. – Независимо от того, как все будет складываться.

– Я бы предпочла, чтоб ты подождал еще месяц-другой, – отвечала Маргарет. – С каждым днем ты становишься все сильней, к тому же у тебя есть еще гарнизон в Кале. Если ты его оттуда отзовешь, он, безусловно, перестанет держаться за Плантагенета, каких бы козней тот ни строил.

Генрих, качнув головой, сдержанно усмехнулся:

– Оставить открытыми ворота Кале? Я уж и без того лишился во Франции всего, чего можно; не хватало потерять там еще и последнюю крепость. У меня две тысячи людей, Маргарет, а я король Англии, хранимый Господом и законом. Слов было сказано уже предостаточно. Я отправляюсь Великой Северной дорогой в Лестер. В пути меня увидит народ, и тогда те мои лорды, что еще колеблются, устыдятся своей нерешительности и примкнут ко мне. Мне все еще не отписал герцог Норфолкский. До сих пор сказывается больным Эксетер. Христовы раны – мне надо быть увиденным, Маргарет, как ты сама говорила множество раз. И когда я наконец явлю сияющие ряды всех, кто стоит со мной, Йорк и Солсбери будут мною объявлены изменниками. Я заклеймлю их каиновой печатью, и та поддержка, на которую они пока уповают, растает, словно снег летом.

Маргарет тряпицей смахнула у него со лба соринку.

– Мне не нравится, что ты богохульствуешь, Генри. Раньше я такого за тобой не замечала.

– Я был другим, – внезапно севшим голосом вымолвил он. Если вглядеться, то в его глазах, где-то на самом дне, читался страх. – Я утопал, Маргарет; захлебывался, но не мог ничего выкрикнуть. Такой участи не пожелаю никому, ни за какие прегрешения.

– Но теперь ты окреп, – напомнила Маргарет, – и говорить об этом не обязан.