Троицкие сидельцы

— Братцы, звездный дождь!

— Ну и чудеса!

— Ух ты, прямо как, из ведра кто сыплет!

— Афоня, ты грамотный, отчего это?

— Отчего? Поверье такое есть, будто у каждого звезда на небе. Как умереть кому — звезда и падает. Выходит, много померло народу, оттого и звездный дождь.

Поговорили, посудачили. Выставив стражу, тут же расстелили дерюжки, укладываясь спать. Как лето настало, никто не хотел залезать на ночь в зимние норы, надоели они всем, да и народу мало осталось, опасно было надолго отлучаться с боевых постов.

Скоро все затихло. Афоня сторожил сон товарищей, медленно расхаживал взад и вперед по стене. Глаза слипались. Он хотел отвлечься, наблюдая непрекращавшийся звездный дождь, но и это помогло не надолго. Кругом — ни души, только саженях в тридцати вышагивает вот так же другой стрелец.

Афоня вглядывался в кромешную тьму, пытаясь что-нибудь различить внизу, под стенами, где тянулся глубокий ров. Подкрадутся — и не заметишь, хоть целый полк затаится в десяти саженях. Он поставил на выступ самопал, оперся на него обеими руками и внимательно смотрел вперед. Тут ему стало казаться, что кто-то крадется вдоль стены, он резко повернулся влево и стал падать. Ладони заскользили по ложу, он нащупал спусковой крючок, нажал. Грянул выстрел. Задремавший Афоня в обнимку с самопалом повалился на дубовые доски настила.

«Проспал!» — с ужасом подумал Афоня. Он увидел крюки длинной лестницы, которыми зацепили за стену. Разбуженные выстрелом стрельцы ринулись ему на помощь.

Хитрость, задуманная Сапегою, удалась. Вопреки обычаю начался штурм в полной тишине, когда в монастыре все заснули. Ползком жолнеры подобрались вплотную к стенам; их заметили, когда они уже ставили лестницы. Никогда опасность не была столь велика, как в этот ночкой час. Пока несколько растерянные и сонные русские оправились от неожиданности, нападавшим удалось сразу в нескольких местах взобраться на стены. Схватка разгорелась на верхнем ярусе. Тем временем по лестницам быстро карабкались другие.

Миша сражался с воином, одетым в блестящие железные латы. Воин стоял на лестнице и крутил над головой длинный двухручный меч, подступиться к нему было не просто, да и Миша не успел даже кольчуги накинуть и дрался в простой белой рубахе, ничем не защищенный. Степан пытался поразить воина копьем, но жало его со звоном соскальзывало с отполированной брони. Тот что-то кричал своим, видно, звал на помощь.

— Разойдись! Дай-ка спустить гостинец!

Ванька Голый и Афоня, пригибаясь, тащили бревно длиною в добрую сажень.

— Взяли, раз, два, три!

Воин, закованный в латы, успел пригнуться. Бревно только чуть задело по его спине, но сбило стоявших ниже двух жолнеров.

— Камни!

Вот когда пригодились увесистые глыбы! И будто ветром сдуло всех с лестниц.

А рядом, тоже на верхнем ярусе, сражение кипело. Не меньше двадцати сапегинцев, образовав плотный заслон около двух лестниц, обеспечивали путь в крепость своим. Это увидел Степан.

— Все за мной! — закричал он.

Отряд Нехорошко стремительно напал на сапегинцев, прорвавшихся в крепость, и пытался оттеснить их со стен.

— Огнем их! — Он показывал рукой на осадный котел, заполненный кипящей смолой. Но там никого не было, кроме Гараньки.

Огонь полыхал под котлом. Гаранька сунул палку в смолу, потом в огонь и, подбежав к сражавшимся, запустил в жолнеров. Она попала в голову одному из них. Прилипшая к шлему смола продолжала дымно гореть. Обожженный солдат испуганно замотал головой, отступил, пытаясь погасить огонь левой рукой.

А Гаранька уж второй раз сбегал к котлу и теперь запустил подряд две горящие палки в жолнеров. Несколько женщин тоже подбежали сюда. И тут огненный град обрушился на сапегинцев. Они теперь не так уверенно сражались, вынужденные увертываться от слепящих, огненных палок, расстраивали боевой порядок и попадали под удары мечей. Расстрепанные, полураздетые женщины швыряли факелы в ненавистных пришельцев, и воодушевившиеся русские ратники стали заметно одолевать. Еще один бешеный натиск. Но прорвавшиеся на стены, видя, что отступать некуда, ибо лестницы стрельцы сбросили, с удвоенной яростью отбивались. Однако уже не было стройного боевого отряда, а лишь разрозненные жолнеры.

Данила Селевин схватился с воином, закованным в латы по пояс. Из-под немецкого шлема, закрывавшего всю голову, в узкие прорези сверкали глаза. Они показались Даниле странно знакомыми. Стрелец чертыхнулся, прогоняя наваждение и сильным ударом от левого плеча сшиб этот глухой шлем с головы противника. Горящий факел отлетел от стены и упал между ними, осветив лицо ошеломленного врага. Сабля, взнесенная для решающего удара, внезапно бессильно опустилась вниз. Данила узнал своего родного брата Оску.

— Ты? — тихо спросил Данила. — Как же ты… как же ты на своих руку поднял?

Оска прижался спиной к стене и молчал, дрожа и озираясь. Но спасения нигде не было. И тогда он с воплем упал на колени перед братом:

— Не убивай, братушка, пожалей не меня, мать, ведь не вынесет этого!

Данила медленно поднимал саблю, а Оска откидывался на пятки и съеживался, втягивал голову в плечи…