Тролль

Покашливание и еле слышные удары каким-то пластмассовым предметом явно свидетельствуют о том, что тетка с нижнего этажа моет лестницу. Но звук шагов так действует на Паломиту, что она взвивается вихрем, пытается юркнуть мне за спину, потом спрятаться за одеждой, висящей в передней, и наконец в ужасе устремляется к двери гостиной. Я лишь успеваю крикнуть: «Нет, нет, не ходи туда!» — а она уже открыла дверь и застыла на пороге, разинув рот.

ПАЛОМИТА

Тишина. Собственное дыхание кажется мне ветром. Потом я слышу, как шаги удаляются и затихают. Это не мог быть Пентти. Пентти стал бы ломиться в дверь.

Микаэль стоит в прихожей с банкой в руке. Выражение лица у него такое, будто я сделала что-то совершенно непозволительное. Или будто он это сделал. Теперь, когда я знаю, что это не Пентти, до меня доходит, что я только что видела. Я делаю еще один шаг к белому кожаному дивану, похожему на гладкий бледный гриб, вздувшийся над поверхностью пола. Кот действительно большой и абсолютно черный. Он гораздо крупнее большинства собак. Он не спит — глаза раскрыты, уши шевелятся, но головы он не поднимает.

Я подхожу еще ближе.

— Он болен, он очень болен, — говорю я.

У нас в Малайе было много собак, кошек и других животных, бродивших вокруг дома. Когда у зверя такой вид, понятно, что он скоро умрет.

Я притрагиваюсь к нему. Он тощий и горячий, шерсть спутанная и свалявшаяся. Ноздри раздуваются и подрагивают, мой запах ему незнаком. А морда совсем не кошачья, скорее обезьянья. Или человеческая.

Микаэль горячим шепотом просит меня быть осторожней.

— Это не кошка, это тролль, — говорит он.

Я не знаю слова «тролль», но понимаю, что он хочет сказать: это дикое животное, это тот детеныш, которого он нашел.

— Он не ел уже два дня, — еле слышно говорит Микаэль.

— Он очень болен, — повторяю я.

Мне вспоминается, что я делала, когда нашла под домом щенят. Не знаю, что с ними потом было, потому что письмо из Манил тогда уже пришло, и на следующий день отец с братом увезли меня, посадили на пароход, который прибыл из Котабато, и отправили в Замбоанга. Они сказали, я стану медсестрой. Я обрадовалась, мне казалось, что это должно у меня хорошо получиться. Я ведь так хорошо заботилась о маленьких, еще слепых щенятах, оставшихся без матери, которая попала под джип.

Я показываю на кошачий корм, Микаэль идет в кухню, и я слышу, как он открывает банку. Потом возвращается с ней в руках. Я сую в банку палец. Кошачья еда напоминает плотный ил. Осторожно подношу палец ко рту тролля. Он испуган и с трудом отворачивает голову, которая вздрагивает, как у котенка. Я дышу на палец, чтобы еда стала теплой и пропиталась моим запахом. Потом снова протягиваю палец. На этот раз зверь долго и боязливо обнюхивает его. А потом маленький розовый язычок начинает его облизывать. Разок, другой.

Я невольно улыбаюсь — потому, что радуюсь победе и потому, что пальцу щекотно. Ловлю растерянный взгляд Микаэля.

— Раньше он не ел кошачьей еды.

— Может быть, надо кормить именно так. Он думает, что я его мама.

Не знаю, понимает ли меня Микаэль, но я вижу в его глазах робкую радость, пришедшую на смену сквозившей в них панике.

Микаэль наблюдает, как тролль слизывает коричневую смесь. Потом веки зверя смыкаются, но между ними остается узкая блестящая щель. В уголках глаз желтая грязь — у него не хватило сил даже на то, чтобы почиститься. Я поднимаюсь, отдаю банку Микаэлю и иду на кухню, чтобы вымыть руки. Микаэль следует за мной.

— Тысячу раз спасибо, — говорит он. Я киваю головой и пожимаю плечами: какие мелочи. Но я горжусь собой и радуюсь больше, чем за все время, проведенное в этой стране.

Микаэлъ ставит кошачью банку на столик и неожиданно стискивает мои руки, прижимая их к груди. «Спасибо», — говорит он вновь. Мне становится страшно, я отстраняюсь от него, разворачиваюсь, проскальзываю в прихожую, но собравшись тихонько закрыть за собой дверь, не удерживаюсь и бросаю взгляд в сторону кухни. Микаэль стоит в дверях со странным выражением лица, и сердце мое начинает биться так сильно, как этого уже давно не бывало.

АНГЕЛ

Песси нездоров. Он ест, пьет и испражняется, но он нездоров. Шерсть не блестит, в глазах нет огня, играет вяло. И днем и ночью спит, будто в жару.

Я и сам плохо сплю, аппетита нет, интерес к работе пропал. Выручает профессиональный навык, но творческие импульсы угасли. Сумка со «Сталкерами», принесенная Мартесом, валяется в углу. Этот чертов конкурс кажется чем-то очень далеким, хотя до него осталось всего несколько недель.

Паломита поняла это сразу, как только увидела Песси.

Надо что-то предпринять. И немедленно.

ЭККЕ

Сижу, как в ложе; не хватает только театрального бинокля, а драма не уступает первостатейной отечественной мыльной опере. Ангел и доктор Спайдермен сидят рядом в дальнем зале кафе Бонго. Рядом. Я не единственный, кто следит за развитием событий, ведь в этой паршивой дыре давно уже не происходило ничего столь интересного.