Тролли тоже плачут (СИ)

— Да что ж тут не понять, умница моя? — Дварфийка накрыла ладонь теурга полной рукой. — Вижу же, сиротка ты. Нет ни мамки, ни бабки умной. Да и сама худенькая да бледненькая, что твоя тень. Мяса нет, кости одни. Откуда тебе про мужиков-то знать!

Каро досадливо прикусила губу. У неё на лбу написано: «Пожалей убогую»?! Вон даже Мастерс уверен, что у девушки никого нет. Иначе бы оборотень к ней посередь ночи не припёрся…

Курой вдруг вскочила, нервно грызя «вечное» перо. Что-то в этой мысли имелось. Вот только что, она и сама не понимала.

— Ты никак обиделась, девонька? Так я же от чистого сердца! — огорчилась старушка.

Но теург от неё совсем невежливо отмахнулась. Ночью припёрся — почему это так зацепило? Романа нет, а ночью припёрся…

Рон уверял, будто у внучки роман, поэтому она и не высыпается. Но про тайную любовь никто из родственников не знает. Даже бабка, которая, кажется, ведает всё и обо всём. Почему красотка скрывает своего возлюбленного? Потому как догадывается, что в открытую ей с этим парнем крутить не разрешат. Логично? Вполне.

Курой снова уселась за стол, перебирая листы со списками тех, кто может находиться только в доме; тех, кто может находиться только в мастерской и тех, кто ходит везде.

— Простите, — пробормотала девушка машинально, — просто мысль нужно было додумать.

— Ничего, я понимаю. По всему видно, умная ты.

Видимо, бабушка всё-таки обиделась. Теургу она явно не комплимент выдала.

— Скажите, а матушка вашей внучки тоже ведь красавица…

Каро и договорить не успела, как её перебили.

— Матушка её уж какая лапушка была, смилуйся над ней Прародитель! Такая умница, что…

— Как прими её Прародитель? — опешила Курой, напрочь забыв о вежливости.

— Да вот так, девонька. Померла она уж лет десять как. А потом сынок женился вот на этой — без роду, без племени. Хотя приданое, конечно, она богатое принесла, ничего не скажу. Только в этом ли счастье? — пригорюнилась старушка. — Уж я ему пыталась глаза открыть. Говорю: изменяет она тебе, с парнями по кустам кувыркается, да куда там! Меня, мать родную, чуть из дома не выгнал, так осерчал. Словно околдовала она его, приворожила.

Так, стоп. Околдовала, приворожила. Если она человек, как утверждает Яте, то могла заказать кому-то. Но зачем и, главное, почему? Проклятье насмерть да ещё с такой злобой — это явно месть. Вот тут нестыковка. Хотя опытный проклятийник может эмоции клиента выпить и в плетение их вложить. Но такое дорого выйдет. Очень дорого.

Хотя сейчас важнее другое: за что прокляла-то? За то, что другую предпочёл? Например, молоденькую? Красавицу падчерицу, а?

— А с кем вы, говорите, ваша сноха мужу изменяла? — у Каро аж похолодело внутри.

А вдруг старушка этого не знает?

— Да с Торгом-выгребальщиком, тьфу! — сплюнула в сердцах метресса Горх. — Всей и сути-то, что молодой да пригожий. Но занимается чем? Жижу из чанов выгребает да вывозит. Золотарь!

Кажется, без экскрементов в этом деле всё-таки не обойтись. Приятного аппетита!

Теург подошла к окну, не без труда открыла створку и заорала, начхав на всех и на всё.

— Ро-он! Мне нужен Торгор-золотарь. Он по найму работает. Найди немедленно. Пожалуйста.

И невозмутимо закрыла окно, даже не глядя на дварфов, стоящих вместе с оборотнем и медиком у мастерской. Пусть думают, что хотят. Плевать!

Глава четвёртая

Даже ориентируясь по звездам, можно заблудиться в трех соснах.

Обычно весь мир Яте Курой ненавидел одинаково ровно, без перепадов, вспышек и провалов. Исключением являлись случаи, когда он просыпался от настойчивой долбежки в дверь. Вот тогда его нелюбовь действительно начинала зашкаливать. И тёмная натура предков просыпалась, требуя немедленно загрызть дятла. А идея завтрака чужой сырой печенью начинала казаться весьма заманчивой.

К сожалению, дятел этот объявлялся уже не в первый раз. И даже не в сотый. Дальнейшее развитие событий можно было предсказывать вплоть до каждого слова. Именно это самое знание настойчиво подсказывало: надо вставать, открывать дверь и проделывать всё, требуемое сценарием. Иначе хуже будет.

Курой повозился, закапываясь лицом в подушку, которую он обеими руками обнимал. Смутная и слабая, в общем-то, надежда на то, что дятел сам устанет и от тега активные действия не понадобятся, себя оправдывать не собиралась. В дверь продолжали ботать. Причем, если судить по звукам, удары наносились в строгой последовательности: обоими кулаками одновременно — пауза — левая нога — пауза — правая нога. И по новой.

— Да сколько ж можно? — ввинтился буром в мозг женский истеричный визг. — Никакого же покою-то нету! Чтоб тебе провалиться, тварь окаянная! Чтоб тебе…

Тег с Лилой, носящей на работе псевдоним Сладкие губки, полностью согласился. И с тем, что никакого покоя нет. И с эпитетами, которыми соседка награждала дятла. Только вопросов он никаких не задавал. Не любил Яте риторических вопросов. Ясно же — никогда. Даже если Рум и сдохнет — а это прискорбное событие уже не за горами — на его место придёт другой. Такой же настырный и упёртый.