Трон Исиды

Задачу Красса было легко сформулировать — но нелегко выполнить. Если Антонию удастся ускользнуть без явной победы, Канидий должен отступать через Македонию, а оттуда — в Азию. Стратегия флота выглядела более сложной. Луций Севилий сомневался в том, что до конца понял ее, но ему не этого следовало бояться. Наоборот, его пугало то, что он слишком правильно все понял. Луций знал, как дуют ветры у мыса Акций, и ему в принципе был ясен замысел Антония, хотя он почти не разбирался во флотовождении.

Эскадра Сосия должна была расположиться слева, а сам Антоний со своим флотоводцем Геллием Публиколой — справа, Клеопатре с шестьюдесятью кораблями — в основном, торговыми и несколькими военными судами — предстояло найти убежище в центре. Она постарается спастись первой — если удастся. Остальные последуют за ней.

Антоний же находился на правом фланге, где ветер дул сильнее и, начиная с полудня, в наиболее выгодном для них направлении, он победит с легкостью, если только боги и в самом деле не вознамерились погубить его. А вот Сосию предстояла жаркая трепка. Практичный план, спору нет, но это был и план труса.

Все сенаторы, еще оставшиеся с ними, и друзья Антония будут вместе с ним на флагманском судне, как и Луций, который, само собой, тоже не был заурядной фигурой.

— Если только, конечно, — поддразнил его один из приятелей, — ты не предпочтешь общество владычицы. Ведь твоя жена поплывет на ее корабле, да?

Будь Луций лет на десять моложе, он бы не задумываясь съездил этого идиота по физиономии. Но он, человек солидных лет и безукоризненного воспитания, был выше мелочных оскорблений. По крайней мере, до того момента, пока не сможет отомстить вполне достойным, приличным, цивилизованным образом. Достойным среди римлян считалось, например, взять пустомелю под стражу за обман или мошенничество.

О боги, да он становится циником. Луций невесело усмехнулся про себя. Диона говорила — когда снисходила до беседы с ним, что в последнее время случалось нечасто, — будто враг вооружился магией, черной магией, призванной подавить волю и развратить дух. И именно эти темные силы следует клясть за его мрачный юмор, а не внутреннюю борьбу, совсем для него не свойственную.

Из шатра Антония напрямую просматривался лагерь Октавиана, раскинувшийся на высокой скале на другом берегу залива. Луций знал каждый камень, каждую амбразуру крепости с толстыми стенами, каждый блик света на бронзе или железе доспехов и оружия стражников. Но все же было неодолимо притягательно смотреть туда поверх воды и знать, что в крепости сидит враг — прямо у них на виду, но Антоний не в силах вышвырнуть его оттуда вон. Что же может предпринять сам Луций? Вот это он знал слишком хорошо. Он мог бы поступить так же, как Деллий — найти лодку, переплыть через залив, подойти к воротам и назваться сенатором, если его тога с пурпурной каймой окажется недостаточным знаком отличия. Его встретили бы с распростертыми объятиями! Или, по крайней мере, цивилизованно, без неудобств типа оков и темницы.

Но в любом случае он опоздал. Утро было почти в разгаре, и на водной глади залива уже выстроились корабли. Те, кому предстояло плыть на них, строились в колонны, готовясь взойти на борт. Те, кто оставался на суше, занимали сторожевые посты или спешили заняться своими привычными делами. Лагерь наполнился резкими выкриками, окриками: командиры подгоняли замешкавшихся солдат, торопя их укладывать свое нехитрое имущество. Солдаты, приставленные к обслуживанию отхожего места, затянули жуткую, довольно похабную песню, в которой явно слышались капрологические нотки[93]…

Луций подавил приступ истерического смеха. Он собирался сражаться в бою, до которого ему не было ни малейшего дела, и не на той стороне. Доспехи были приготовлены, оружие отточено. Гай дожидался его, чтобы помочь надеть и то, и другое. Но Луций медлил, у него не было причин любить это место — от него просто тошнило, — но все же оно стало привычным, знакомым. Нечистоты, грязь, размокшая и набухшая после четырех дней проливных дождей, стали казаться почти родными. Там, на море, свежий чистый воздух, простор воды, по которой скользили гостеприимные корабли, там, если повезет, свобода, спасение. А если не повезет… Луций был уверен только в одном: впереди долгий изнурительный путь, возможно, в никуда.

Сердце его разрывалось на части и оттого, что, покидая лагерь, Диона пройдет мимо него. Он не видел ее уже много дней — еще до шторма жена окончательно переселилась в шатер царицы, спала там и занималась магией. Молитвы и обряды окончательно измотали ее: Диона исхудала, так, что казалась почти прозрачной, но все же была полна внутреннего света, словно светильник в полутемной комнате.