Трон Исиды

Большинству из них не нужно было повторять, они рванули в сторону лагеря противника, далеко обегая его стороной, словно он мог проткнуть их, бегущих, мечом. Даже сейчас, парализованный полным отчаянием, Антоний ощутил горечь и скорбь.

Но двое не сдвинулись с места. Один из них был его рабом-телохранителем по имени Эрос, другой — евнухом царицы. Антоний только теперь его заметил. Он спрыгнул с коня и отпустил его на все четыре стороны. Тот немножко побродил вокруг, потом словно вздохнул, нагнул голову и стал щипать траву.

— Ну? — обратился Антоний к евнуху. — Ты принес от нее послание?

— Да, мой господин, — ответил тот, дрожа. — Я имел в вреду… нет… мой господин… она…

По лицу этого существа он понял: случилось то, чего он больше всего страшился. Но ему нужно было услышать.

— Что? Чего она хочет?

— Она… — евнух давился слезами. — Господин, она не может… она мертва.

— Ты что-то путаешь, — сказал Антоний совершенно резонно. — Как она может быть мертва? Она еще далеко не все потеряла. У нее по-прежнему есть Египет.

— Мой господин, царица умерла. Она сказала… она велела передать тебе… смерть лучше, чем Октавиан.

Антоний стоял неподвижно. Да, она говорила так и раньше: жестикулируя, не упуская возможности вставить шпильку по поводу его влажных губ, липких рук и хилого мужского предмета — ничем таким Антоний похвастаться не мог.

Как похоже на нее: мгновенно принять решение и тут же осуществить. Как похоже на нее: расстаться с жизнью, чтобы не видеть поражения своего господина или того, как его место займет Октавиан — на ее ложе и троне.

Совершенно опустошенный и невероятно спокойный, Антоний произнес:

— Ты — как бы тебя ни звали… Возвращайся во дворец. Там безопасней.

Он не стал ждать ответа и даже не взглянул, послушался ли его евнух.

— Эрос, пойдем со мной.

Эрос, преданный слуга, беззвучно плакал. Антоний хлопнул его по плечу.

— Ну, ну, хватит. Перестань. Зайдем в шатер.

Внутри было сумрачно, но свет пробивался сквозь откинутый полог. Все знакомые вещи находились на привычных местах: стол для карты, походные стулья, походная кровать в алькове, вешалка-столбик для доспехов. Парадные, золотые, Антоний хранил во дворце: здесь он держал то, что было действительно нужно для боя — доспехи и оружие, изготовленные специально для употребления по назначению. Он отстегнул меч и повесил на место.

Эрос потянулся к застежкам панциря. Антоний остановил его.

— Нет, не надо, — сказал он и, вытащив из ножен короткий меч, протянул рабу. Рука его дрожала не больше, чем голос:

— Держи. Убей меня.

Эрос уставился на него, как безумный.

— Мой господин…

Антоний сунул ему рукоятку меча и резко сжал вокруг нее пальцы Эроса.

— Бей! Ты знаешь как. Я показывал тебе… достаточно часто.

— Нет! — Эрос рыдал в голос. — Мой господин… господин мой Антоний… прошу тебя…

Антоний ударил его по лицу.

— Бей, Гадес тебя забери!

Внезапно Эрос стремительно нагнулся, воткнул рукоятку в плотно утоптанную землю и упал на меч, вернее, рухнул — и изумительно точно.

Но умер он не сразу. Кровавая рвота хлынула из его горла.

— Проклятие! — глухо простонал Антоний. Глаза его иссушающе горели. — Проклятие!

Конвульсии Эроса стихали, стоны смолкли. Вонь дерьма была внезапной и не оставлявшей сомнений. Антоний закрыл своему рабу глаза, кляня его преданность — идиот, ну почему он не мог убить себя, сначала убив хозяина?

Меч глубоко засел в теле Эроса. Антоний попытался вытащить его, дернул — но без успеха. Наверное, клинок где-то застрял, может быть, между ребер или в хряще. Антоний взял другой меч. Он не особенно нравился ему, хотя и был даром Клеопатры. Рукоятка блестела, мерцая камнями и золотом.

«Ничего, — сказал Антоний себе или богам. — Я сумею». Он вытащил меч из ножен. Движения его были медленными — но не от слабости или нерешительности. Во тьме ночей он подумывал об этом давно, еще до Акция. Теперь он знал, как сведет счеты с жизнью — не самым легким способом, отдав приказ рабу заколоть его, а так, как поступают люди чести. Как Брут и Кассий при Филиппах. Тем самым они искупили свою вину за убийство Цезаря.

Круг замкнулся. Счел бы Брут себя отмщенным? Кто знает… Но вот Октавиану наверняка покажется, что над ним посмеялись, оставили с носом, не дали поторжествовать, позлорадствовать, упиваясь чужими несчастьями — а он это очень любил…

Тем больше причин не колебаться. Надо разом покончить со всем. В конце концов, без Клеопатры Антоний — ничто. Она была Египтом, и с ее смертью он потерял все его богатства, житницы, корабли и матросов.

Но прежде нужно все как следует подготовить.

Сначала Антоний снял доспехи — чтобы было легче и проще. Потом постелил на землю плащ, чтобы не пачкать прекрасный египетский ковер — еще один дар Клеопатры. Помедлив лишь мгновение, он воткнул в землю меч, как это сделал Эрос, внимательно проследив угол наклона клинка. Ему приходилось видеть лица мужчин, умиравших так. Но никогда, никогда прежде он не замечал боли и не думал о ней.