Трон Исиды

«Чепуха!» — оборвал он себя. Какой только вздор не лезет в голову! И уж совсем глупо находить этот великий город скучным и пресным только потому, что ее нет рядом, чтобы сказать ему, какой он идиот.

Остальные уже нашли себе занятие: увлеченно беседовали, возобновляя знакомство с людьми из свиты царицы, бывшими с нею в Тарсе, или разбрелись, чтобы убедиться, что внутри дворца и снаружи, в городе, нет беспорядков, к Луцию неслышно подошел дворцовый распорядитель.

— Господин, царица желает, чтобы ты чувствовал себя как дома. Если ты хочешь есть, пить или отдохнуть…

— Нет, — оборвал его Луций и, устыдившись своей грубости, поспешно прибавил:

— Нет. Нет, спасибо. Благодарю тебя.

— Значит, ты ни в чем не нуждаешься? — спросил евнух, молодой, ухоженный и немного манерный, но отменно вышколенный. Он еще не успел раздобреть, к чему мужчины его типа были склонны. Оливковая кожа и черные кудри выдавали в нем мидянина. Евнух был весьма красив и очень походил на сына Дионы, Тимолеона.

От этой мысли слова сорвались с губ Луция быстрее, чем он успел спохватиться и вовремя закрыть рот.

— Ты не видел жрицу, подругу царицы? Госпожу Диону?

Евнух ничуть не удивился, словно только и ждал этого вопроса.

— А как же, господин. Конечно, видел. Она с утра подле царицы. Ты соблаговолишь последовать за мной?

Луций почти было отказался, лихорадочно подыскивая повод. Но у него не было дела, которое привело бы его к жрице, их не объединяли общие обязанности. Диона могла быть занята. Возможно, она вообще не помнит о его существовании.

Евнух уже отвернулся и начал пробираться сквозь толпу придворных. Еще минута — и Луций потеряет его из виду. Он заторопился следом.

Римляне зашли во дворец. Диона знала, что следует спуститься в залу, но ей было так уютно здесь, высоко над городом, в обществе кошки. Комната была почти пустой — здесь стояло только ложе, изрядно обшарпанное, стол и сундук, в котором не было ничего, кроме пыли и слабого аромата кедрового дерева. По комнате гулял ветер, гоняя по полу сухие увядшие листья, и кошка, играя, носилась за ними.

Постепенно Диона стала освобождаться от мысли, так занимавшей ее все это время, — но, увы, без особого успеха. Она так и не смогла с уверенностью сказать себе, был ли среди римлян Луций Севилий. Диона тряхнула головой. Скоро это уже не будет так ее беспокоить. Пора идти — если не к царице, то к сыну, ждавшему ее к ужину. Сообразительный Тимолеон догадался взять с матери клятву, что она непременно придет.

— Все предусмотрел. Да-а, этот мальчишка станет опасным мужчиной, когда подрастет, — со смехом сказала она кошке. Та, загнав лист под ложе, повернула голову и уставилась на дверь.

Диона оставила ее неприкрытой. Никто не поднимался сюда, даже слуги здесь не убирали; эта часть дворца, такая удобная, чтобы наблюдать за подъезжающими из города, для других целей была непригодной. Некоторые из прислуги боязливо твердили, что она кишит привидениями.

Диона никогда не видела здесь ни одного призрака и даже не чуяла их присутствия. Звуки же, которые все приближались, были явно шагами живых — двух живых: один шагал чуть тяжелей, чем другой. Когда двое замешкались, у нее мелькнула надежда, что они передумали заходить сюда. Но шаги послышались снова. Диона вздохнула и изобразила на лице улыбку — для евнуха, просунувшего голову в дверь. Он немного застенчиво улыбнулся в ответ и сказал кому-то за спиной:

— Мы пришли, господин. — А потом, взглянув на Диону: — Госпожа здесь.

Склонив голову в почтительном поклоне, евнух сразу же исчез.

Луций Севилий оказался смуглее, чем она его помнила; лицо было загорелым и обветренным, но даже это не могло скрыть румянца, залившего щеки. «Наверное, просто устал подниматься», — подумала Диона: комната находилась высоко, в конце лабиринта коридоров и лестниц.

Он оглянулся: евнух уже сбегал по лестнице — слышны были лишь его затихающие шаги.

— Ветер в парус! — сказал ему вслед Луций Севилий. — Он меня чуть не уморил.

Диона рассмеялась. Это, собственно, не было надлежащим приветствием, но Луций выглядел донельзя забавным: смущенным, с краской густого румянца, залившей щеки, и вместе с тем живым, непосредственным, хотя и комично-раздосадованным, в тоге, соскользнувшей с плеча. Он отправил ее на место раздраженным пожатием плеч и попенял Дионе.

— Неужели я проделал такой долгий путь лишь затем, чтобы ты насмехалась надо мной, госпожа?

— Не знаю, — ответила Диона. — А ты знаешь?

Луций растерянно заморгал, но буквально через минуту обрел дар речи и выпалил:

— Клянусь Юпитером, я совсем забыл, с кем имею дело.

— Извини, — проговорила Диона.

— Чего уж там, — резко ответил он.

— Какой суровый римлянин. — Она жестом пригласила его в комнату. — Хочешь сесть? Отдохнуть? Извини, у меня нет вина, чтобы угостить тебя, могу предложить только ветер, солнышко и чудовищно пыльное ложе.

— И кошку, — добавил Луций Севилий, — а еще… язычок, острей которого сыскать трудно. Знаешь, а я скучал по тебе. Все остальные — такие зануды.