Трон Исиды

Диона тоже вносила свою лепту в образование сына. Разумеется, она не могла обучить Тимолеона искусству становления мужчины, и он искал себе наставников самостоятельно, не особенно интересуясь, из чьего кошелька платят риторикам, учителям верховой езды, за лошадь, уздечки, седла, а также за грума, сопровождающего его. Диона оплачивала все, что было необходимо Тимолеону при его положении в обществе.

В один из долгих вечеров, в компании кошки и списка Гераклита на коленях, Диона загрустила. Ее сын растет и получает образование, как и положено молодому человеку. Но от этого ее одинокие вечера не становились короче, а книжки — интереснее. Сейчас она обрадовалась бы даже дерзости Тимолеона, которая в последнее время почти всегда была наготове.

Маленькая кошка посмотрела на Диону загадочными глазами и устроилась поудобнее у нее на коленях. Счастливое существо. Она еще несколько раз окотилась, и ей это только шло. Золотисто-рыжего кота давно уже отдали Александру Гелиосу, а серебристо-черную кошечку — Клеопатре Селене. Котята, казалось, знали, что были даром богов: не раз Диона находила их всех вместе — котята мурлыкали, а дети спали, улыбаясь во сне.

Их мать-кошка возвратилась к своему царственному одиночеству и возобновила опеку над Дионой. Диона погладила отливавшую золотом солнца шерстку и вздохнула. — Ах, если бы с детьми было так же просто…

Может быть, сегодня она пойдет в храм. Жрицам Исиды будет приятно видеть свою сестру и ученицу: они порадуются, что она возвратилась — хотя и ненадолго.

Диона снова вздохнула. В комнате было очень тихо. Светильники теплились, и ветерка почти не ощущалось.

Послышались голоса. Слуги закрывали двери на ночь, хотя было еще не поздно. В кухне, наверное, уже разведен огонь и оставлен ужин для Тимолеона если он придет и захочет поесть. Правда, сын просил разрешения поужинать с одним из приятелей, и она не возражала. Диона надеялась, что он вернется не слишком поздно. Все-таки Тимолеон был еще ребенком — как бы ни старался казаться мужчиной.

Голоса становились все громче. Она слегка нахмурилась. Слугам не запрещалось говорить в ее доме так, как им вздумается, но она вовсе не поощряла криков и перепалок.

Диона уже было собралась встать и выяснить, что стряслось, как вдруг дверь распахнулась. Возмущенный Сенмут, загораживая вход, пытался вытолкать непрошеных визитеров — но не тут-то было! Настырный гость, высокий, широкий в плечах и крупный телом, без труда оттолкнул Сенмута и упал перед Дионой на одно колено.

— Марсий? — удивилась она, — что это тебе взбрело?

— Госпожа, — перебил он ее, — если ты позволишь просить тебя и если этот болван перестанет путаться под ногами, может, ты пойдешь со мной?

Такое поведение было весьма необычным — в сущности, просто из ряда вон выходящим. Слуги, носившие ее паланкин, никогда не врывались к хозяйке, тревожа ее уединение. Сенмут, однако, тоже твердил нечто невразумительное — правда, гораздо пространней и цветистей, пока чья-то рука не зажала ему рот. Рука была черной, как ночь, — Геба взглядом заставила его замолчать. По выражению ее лица Диона поняла, что служанка не видит нужды раньше времени сообщать ей малоприятное, судя по всему, известие.

— Госпожа, пожалуйста, — не унимался Марсий. — Я бы никогда не позволил себе побеспокоить тебя, если бы на то не было причины.

Это было правдой. Он никогда раньше так не вел себя.

— Что все-таки стряслось? Кто-то пытался ограбить сеновал?

Он густо покраснел сквозь бронзовый загар.

— Мы не были на сеновале, госпожа. Мы ходили в город — дышать свежим воздухом. Ты же позволяешь нам отлучаться — разве ты забыла?

Диона не забыла, конечно, но она и не помнила, чтобы когда-либо позволяла им отлучаться всем вместе. Служанка просила дать ей немного серебра; наверное, хотела купить что-нибудь из одежды. Носильщик паланкина просил позволения по вечерам навещать своего друга, который прислуживал в другом доме. На Гебе и в самом деле было новое платье — шафранное, с прелестной голубой каймой, стоившее, вероятно, большей части ее серебра.

— Так что же случилось? — спросила Диона более настойчиво.

Слуги переглянулись поверх головы Сенмута. Лица обоих вдруг стали бесстрастными.

— Это касается твоего сына, госпожа, — сказал наконец Марсий, словно по одному вытаскивая слова наружу. — Я имею в виду Тимолеона.

Диона вскочила — сотни мыслей промелькнули в ее голове.

— Что?! Он заболел? Ранен? Умирает? Он умер?

— Нет-нет. Ничего подобного, госпожа, — быстро ответил Марсий. — Но тебе надо бы пойти со мной.

Больше он ничего не сказал, а Геба взяла ее за руку. Диона схватила первое попавшееся покрывало, поспешно накинула его на голову, не обращая внимания на возобновившиеся протесты Сенмута, и побежала вслед за Марсием и Гебой.