Трон Исиды

Клеопатра задыхалась от страсти. Как же давно она не с ним! И когда Антоний снова потянулся к ее одеждам, она не сопротивлялась и не старалась вырваться. Платье порвалось, но они оба не заметили этого. Его руки зарылись в ее волосы; она изо всех сил прижала его к груди.

Они застыли, слившись воедино. Антоний посмотрел ей в глаза.

— Вот теперь я дома, — еле слышно сказал он.

Сейчас вполне можно было воспользоваться моментом и вернуться к вопросу об Иудее, но, казалось, ей порядком надоели политические проблемы, как и ему. Однако, когда они сполна насладились телами друг друга — а это произошло очень не скоро, — она сказала:

— А я все равно буду стоять на своем.

Но Антоний уже спал. Клеопатра вздохнула, нахмурилась, но все же не выдержала и улыбнулась.

— У нас еще будет вдоволь времени для войны и для любви. Доброй ночи, дорогой мой римский лев.

Он что-то пробормотал — это могло означать: «Доброй ночи».

Ее улыбка стала шире и мягче. Она положила голову ему на грудь и, чувствуя себя в его объятиях уютно и спокойно, тоже уснула.

Действие третье ЕГИПЕТ И ВОСТОК 36—34 до н. э

21

Река была как расплавленное золото: берега рдели, доспехи воинов алым золотом пылали в лучах восходящего солнца. И это был только авангард величайшей армии в мире — основные силы еще не подтянулись. Еще ни одна армия не казалась столь несокрушимой, как эта, и не продвигалась так целеустремленно в глубь Востока, прямо в сердце вотчин богов, под их ревнивым пылающим оком — только армия великого Александра когда-то, но его остановили свои же, вынудили вернуться и, как гласило предание, сломили его волю к победе.

Антоний являл собой грозный образ царя-победителя. В отличие от Александра, бежавшего от фурии, которая приходилась ему матерью — по крайней мере, так о ней говорили, — Антоний оставлял в тылу любимую желанную женщину. Провожая своего господина и бога на войну, к которой он так долго готовился, Клеопатра приняла свой самый царственный облик и вооружилась храбрейшей улыбкой. Царица была вся в серебре — по контрасту с его золотом, — на белом коне; и вообще постаралась на славу — ее мантия была такого густого пурпурного цвета, что даже солнце меркло и казалось тусклым и темным по сравнению с нею.

Они стояли на песчаном берегу Евфрата, позади растянулась армия, ждавшая их знака, чтобы выступить в поход. Клеопатра пристально смотрела вдаль, поверх блиставшей золотом великой реки. Антоний не сводил с нее глаз.

— Я почти готов остаться, — сказал он.

Она удостоила его взглядом.

— Столько хлопот, такие средства — и ты хочешь все это засунуть псу под хвост? Не будь глупцом, мой бедный Антоний.

Он посуровел, но потом рассмеялся.

— Ты, как всегда, практична, моя госпожа. Неужели ты так рада от меня, избавиться?

— Я с пользой потрачу это время. У меня много дел.

— Отлично… А Александр, наверное, не тратил времени на долгие прощания? На коня — и вперед. Облако пыли — и след простыл.

Она кивнула — резко и коротко.

— Скорее всего… — Антоний махнул ей рукой и повернулся к оседланному коню.

Клеопатра вцепилась в него прежде, чем он вскочил в седло, и повернула лицом к себе. Они сжимали друг друга в объятиях, не в силах разъять рук.

— Выиграй эту войну, — мягко, но страстно сказала она. — Покори Азию; стань властелином мира. А потом возвращайся и положи его у моих ног.

— Слушаюсь, моя владычица.

Он положил руку на ее живот, где опять вызревала новая жизнь.

— Я вернусь еще до конца года. Клянусь тебе.

— Не надо опрометчивых клятв. Лучше побеждай — и возвращайся. — Она оттолкнула его. — А теперь иди — или ты не уйдешь никогда.

Антоний все мешкал, но она больше не могла удерживать его, не показавшись смешной, а на людях Клеопатра всегда ощущала себя царицей. Он взял уздечку из рук конюха и по-прежнему стоял, переминаясь с ноги на ногу. Потом нехотя успокоил коня — жеребец прядал ушами и бил копытом. Антоний похлопал его по боку и легко вскочил в седло.

— Вперед, — сказал он так тихо, что могла слышать только она, а потом уже громче, звонко, ясно — и да, да, — даже радостно: — Вперед! Вперед на Азию!

— Отличный спектакль, — сказала Диона.

Луций Севилий давно уже сидел верхом, но его конь, словно зная, каким долгим будет этот день, не упускал возможности пощипать травки, еще не вытоптанной копытами римских коней, и потихоньку отходил в сторону от войск. Армия строилась в легионы, и вокруг царила суматоха: слышались выкрики, окрики, ржание коней и раскатистый рев командиров. Было ясно, что пройдет еще немало времени, прежде чем они действительно тронутся в путь.

Здесь находился авангард армии: подальше от сутолоки, поближе к полководцам. Место Луция Севилия было среди них — но пока еще можно было не спешить присоединиться к военачальникам, к чему он, впрочем, и не стремился.

— Не нравится мне это, — медленно проговорил он. — Зачем так явно подражать Александру?