Трон из костей дракона. Том 2

В пламени пожаров риммеры совершали ужасные деяния, но у ситхи не осталось сил на сопротивление. Их миру пришел конец. Жестокие убийства, безжалостные пытки и унижения жертв, не оказывавших сопротивления, уничтожение под громкий хохот тысяч уникальных произведений, не подлежавших восстановлению… Кровавая армия Фингила оставила страшный след в истории – след, который уже никогда нельзя будет стереть. Вне всякого сомнения, те ситхи, что бежали в лес, слышали крики своих несчастных соплеменников, содрогались и рыдали, взывая о мести.

И в этот последний, фатальный час Инелуки вместе с Красной Рукой поднялся на вершину самой высокой башни Асу’а. Он решил, как стало очевидно довольно быстро, что, если ситхи не могут больше здесь жить, замок никогда не станет домом для людей.

В тот день он произнес слова более страшные, чем любые сказанные им прежде, их наполняло больше ненависти, чем при создании Скорби. И когда его голос грохотал над пылающими пожарами, риммеры с криками падали во дворе замка, их лица чернели, кровь лилась из глаз и ушей. Песнь Инелуки поднялась на невыносимую высоту и тут же превратилась в чудовищный крик агонии. От ослепительной вспышки пламени небо стало белым, а в следующее мгновение наступила тьма столь полная, что даже Фингил, находившийся в миле от замка в своем шатре, подумал, что ослеп.

Однако в некотором смысле Инелуки потерпел поражение. Асу’а остался стоять, он продолжал гореть, хотя большая часть армии Фингила лежала на земле у основания башни и умирала. А в самой башне, странным образом не пострадавшей от дыма или пламени, ветер рассеивал шесть кучек серого пепла, разбрасывая его по полу.

Скорбь… У Саймона кружилась голова, он едва дышал. Свет факелов отчаянно мерцал. Склон горы. Я слышу скрип колес фургона… они привезли Скорбь. Я помню, он был подобен Дьяволу в коробке… сердце огромной скорби.

– Так Инелуки умер, – продолжал Ярнауга. – Один из лейтенантов Фингила, издавший через несколько минут последний вздох, поклялся, что он видел, как из башни вылетело нечто огромное, алое, точно угли в костре, оно извивалось, словно дым, и потянулось к небу, как огромная красная рука…

– Неееет! – закричал Саймон, вскакивая на ноги. Его схватила одна рука, чтобы остановить, потом другие, но он стряхнул их, словно клочья паутины. – Они привезли серый меч, ужасный меч! И я его увидел! Я видел Инелуки! Он был… он был…

Вокруг него раскачивалась комната вместе с удивленными лицами – Изгримнур, Бинабик, старик Ярнауга возвышались над ним, точно рыбы, выпрыгивающие из пруда. Он хотел рассказать им о склоне горы и белых демонах, но перед глазами у него опустился черный занавес, а в ушах раздался оглушительный рев…

Саймон бежал по темным коридорам, и его единственными спутниками были слова в темноте.

Олух! Иди к нам! Здесь для тебя приготовлено место!

Мальчик! Смертный ребенок! Что он видит, что видит?

Заморозьте ему глаза и отнесите в тень. Накройте цепким, жалящим холодом.

Над ним нависли чудовищные очертания, тень головы с оленьими рогами, массивная, точно холм, украшенная короной из бледных камней, ее глаза пылали красным огнем. Рука также была красной, и, когда она его схватила, пальцы обожгли, словно огненные печати. Вокруг мерцали белые лица, подобные пламени свеч в темноте.

Колесо поворачивается, смертный, поворачивается, поворачивается… Кто ты, чтобы пытаться его остановить?

Он муха, маленькая муха…

Алые пальцы сжались, огненные глаза сияли тьмой и безграничным смехом. Саймон кричал и кричал, но ответом ему был лишь безжалостный смех.

Он пришел в себя, избавившись от страшного хора голосов и сжимавших его рук, и обнаружил зеркальное отображение сна – лица, склонившиеся над ним, бледные в свете факелов, точно волшебный круг грибов. А за расплывчатыми лицами стены, казалось, покрывали точки яркого света, терявшиеся в темноте наверху.

– Кажется, он очнулся, – сказал голос, и внезапно мерцавшие точки превратились в висевшие на стене горшки, он лежал на полу в кладовой.

– Мне не нравится, как он выглядит, – нервно проговорил чей-то глубокий голос.

– Я не сомневаюсь, что с ним все будет в порядке, если вы хотите вернуться обратно, – ответил первый голос, и Саймон обнаружил, что вглядывается в лицо, которое обрело четкость и перестало быть размытым пятном. Мария – нет, Мириамель – стояла рядом с ним на коленях, и он увидел, что подол ее платья помялся на грязном каменном полу.

– Нет, нет, – сказал другой: герцог Изгримнур, нервно дергавший себя за бороду.

– Что… случилось?

Он упал и ударился головой?

Саймон поднял руку и осторожно ощупал голову, но он чувствовал слабость во всем теле и не обнаружил шишки.

– Ты опрокинулся, парень, – проворчал Изгримнур. – И ты кричал… о вещах, которые видел. Я принес тебя сюда и едва не надорвался.

– А потом остался стоять, глядя, как ты лежишь на полу, – сурово сказала Мириамель. – Хорошо, что я оказалась рядом. – Она посмотрела на риммера. – Вы сражались в битвах, верно? Неужели вы так же поступаете с ранеными – просто на них смотрите?