Трон Люцифера. Краткие очерки магии и оккультизма

В отличие от английских собратьев, сразу же взявших четко выраженное оккультное направление, французские розенкрейцеры-кабалисты образовали сначала нечто вроде литературного общества, сыгравшего важную роль в становлении европейского символизма. «Роза и Крест» Блока явилась как бы дальним отголоском тех первоначальных исканий. В том, что на деятельности ордена остался неизгладимый отпечаток фарса, во многом виновен лично Пеладан с его манией величия и совершенно маниакальным пристрастием к пышным титулам и одеяниям. Блок опосредованно уловил и эту сторону раннего символизма, оставившую по себе долгую память. Я имею в виду «Балаганчик» с его печальным мистиком Пьеро. Разумеется, гениальный поэт отразил в своей небольшой пьесе совсем иное общественное явление, но как определенное понятие слово «балаганчик» поразительно точно подходит к розенкрейцерству Гуайта - Пеладана. Очень скоро Пеладан, пресытившись молотком самозваного мастера, стал называть себя - ни больше ни меньше - «царем», причем «царем ассирийским». Эту распространенную манеру окололитературного декаданса заметил, кстати, точный и беспощадный в оценках Иван Бунин.

Обрисованный им психологический тип одного третьеразрядного поэта исключительно интересен для нашей темы: «В детстве был помешан на играх в индейцев, был необыкновенно жив, страстен. Юношей страшно изменился: стал какой-то мертвый, худой. Злоупотреблял наркотиками - курил опиум, жевал гашиш, прыскался каким-то острым индийским бальзамом. Основал «кружок декадентов», издал книгу своих стихов: «Из книги Невидимой, или Натура Натуранс» - с совершенно нечеловеческими строками какого-то четвертого измерения».

Какая верная, какая убийственная аналогия! Метя в одно явление, Бунин пронзил стрелой и другое, сходное с ним, того же психологического, вернее, мировоззренческого порядка. Но вот перед нами другая характеристика и тоже бьющая в яблочко на обеих мишенях: «Справедливость требует упомянуть еще Емельянова-Кохановского. Это он первый поразил Москву: выпустил в один прекрасный день книгу своих стихов, посвященных самому себе и Клеопатре (так на ней и было напечатано: «Посвящается Мне и египетской царице Клеопатре»), а затем самолично появился на Тверском бульваре: в подштанниках, в бурке и папахе, в черных очках и с длинными собачьими когтями, привязанными к пальцам правой руки. Конечно, его сейчас же убрали с бульвара, увели в полицию, но все равно: дело было сделано». Да, дело было сделано. Как скажет впоследствии Игорь Северянин: «Я прогремел на всю Россию, как оскандаленный герой».

У меня есть упомянутая Буниным книжка, отпечатанная на розовой бумаге в 1895 году в типографии И. П. Малышева. Она называется «Обнаженные нервы». Я раскрыл ее на стихотворении «Монолог маньяка. Вред второй», где сказано буквально следующее:

Я сделать все могу! Как истая змея,
Я заражать могу отравленной слюною,
В служенье сатане - вся жизнь и цель моя!
Болезнь красавица! Болезнь тоска с грозою!…
И тело у меня все язвами покрыто…
Я с упоением люблю их и лелею,
Коплю в них ясный сок для радостного сбыта
Любовницам своим за страстную затею!

Если убрать рифмы и поломать ритмику двумя-тремя специфическими оборотами, то полученный текст станет совершенно неотличим от словесного бреда, который обрушивали на читателя оккультные журнальчики вроде «Ребуса» или «Оттуда». Взяв сразу же после сборника Кохановского книгу Д. Г. Булгаковского «Из загробного мира» (М., 1914) и также раскрыв ее наугад, я наткнулся на следующие строки:

«Некоторые умершие, при свидании с живыми, бывают весьма общительны. Они выражают свой привет рукопожатием, поклонами, поцелуями, принимают живых в свои объятия… Благодаря такой общительности некоторые живые настолько осваиваются с умершими, что иногда забывают, с кем они имеют дело. Так, один парикмахер до того забылся, что он видит перед собою умершего брата, что, закурив трубку, предложил ему покурить, но тот, конечно, отказался. «У нас,- сказал он,- не курят».

Близость психологических типов проявлялась и в поразительном сходстве рекламных приемов, бьющих на дешевый «мистический» эффект. И это тоже не укрылось от проницательного взора Бунина. В связи с тем, однако, что мы анализируем здесь не литературный процесс, но общественное явление, культуре враждебное, я позволю себе привести соответствующую цитату без упомянутого в ней имени: