Трон Люцифера. Краткие очерки магии и оккультизма

Тюрьма и пытка сделали свое дело. Один за другим сознавались рыцари в самых страшных грехах. Но следствие еще не было вполне закончено, когда нетерпеливый король приступил к казням. В 1310 году под Парижем, на поле возле монастыря святого Антония, мучительную смерть на медленном огне приняли 54 рыцаря, осмелившихся отказаться от своих вынужденных показаний. Один из этих страдальцев бросил своим судьям слова, ставшие потом достоянием истории: «Разве это я сознался на вашем допросе? Разве это я взял на душу чудовищный и нелепый плод вашей фантазии? Нет, мессиры! Это пытка вопрошает, а боль отвечает» По решению поместных соборов Реймса, Пондель Арка и Каркассона вскоре сожгли еще несколько; десятков «упорствующих». Слухи о неправедных, страшных процессах вызвали в народе глухой ропот. Это заставило короля дать согласие на то, чтобы привезенным в столицу узникам было разрешено прибегнуть к законной защите генерал-прокурора ордена Петра Булонского. Впрочем, то была пустая формальность, вынужденная временная уступка. Все защитительные акты генерал-прокурора суд оставил без ответа. Под давлением короля папа, вынужденно пребывавший с 1309 года в Авиньоне, созвал во Вьенне в октябре 1311 года XV Вселенский собор. Но из королевских особ на нем присутствовал лишь сам Филипп, остальные владетельные особы прислали только своих представителей. Король французский потерпел постыдное поражение… Собор отказался проклясть усопшего папу Бонифация, а за уничтожение ордена из 140 кардиналов проголосовали только четверо. Напрасно король и папа уговаривали прелатов осудить тамплиеров заглазно, не выслушав оправданий измученных пытками командоров. Кардиналы требовали беспристрастного расследования. После шести месяцев бесплодных пререкательств Филипп появился на соборе с внушительным отрядом солдат и потребовал у папы единоличного решения. Поломавшись для виду, понтифик подписал 2 мая 1312 года буллу, начинавшуюся словами: «К провидению Христа…», в которой упразднялся орден Храма. Согласно ей, сказочные богатства тамплиеров отходили в руки церкви, а не к французской короне. Король пришел в бешенство. Из-за чего же он затеял тогда весь этот процесс? Выставил себя вероломным чудовищем в глазах всей христианской Европы? Неужели только для того, чтобы присутствовать на церемонии передачи всего движимого и недвижимого имущества в чужие Руки?

По совету Ногарэ Филипп смирил гордость. Он даже выразил свое формальное согласие на то, что наследником рыцарей Храма будет орден иоаннитов. Но пока выполнялись необходимые формальности, Флотт опутал имения ордена такими долгами, что иоанниты чуть не обеднели от неожиданного наследства. Все золото, все лены и майораты достались королю.

Гроссмейстер Жак де Молэ все еще сидел в башне. Чтобы не возбуждать страсти, Филипп удовольствовался тем, что приговорил его к пожизненному заключению. Но на публичном чтении приговора упрямый храмовник, одетый в позорное одеяние кающегося грешника, отрекся от всех данных под пыткой показаний и заявил протест против незаконного ведения процесса. Это окончательно взбесило короля, который незамедлительно отдал великого магистра и восьмидесятилетнего Жофруа де Шарне, приора Нормандии, палачу. На другой день, марта 18-го дня 1314 года, Жака де Молэ сожгли на медленном огне. Он стойко принял мучительную смерть и, перед тем как предстать пред очами высшего судьи, громко призвал к суду божьему чудовище-короля, отступника-папу и вероломного честолюбца Ногарэ. Стоя в дворцовой галерее, как раз напротив костра, король смеялся, и его лицо казалось ужасным.

Но прошло только 40 дней после аутодафе на острове, как умер папа Климент, всеми покинутый и забытый, терзаемый на смертном одре видениями больной совести. Сбывалось страшное проклятие старого тамплиера. Вскоре за ним последовал Гийом де Ногарэ. Ведал ли король Франции, что его самого в скором времени настигнет внезапная смерть во время охоты в том же роковом 1314 году?