Тропа

Иногда на меня накатывал беспричинный ужас. Мертвая жизнь офиса душила меня. Я стала пузырем, заполненным раздражением. Кольни этот пузырь – и польются слезы.

Офисная жизнь представлялась мне рудиментом эпохи. Люди, которые занимаются ничем, и им платят за то, что они сидят в офисе. Спасение для тех, кто не знает, куда девать годы жизни на земле, дарованные им вселенной. В офисе мы были не ничтожествами, а менеджерами и специалистами.

Должно же быть что-то еще. Жизнь не может быть скучной рутиной между рождением и смертью.

На фоне моей бестолковой жизни накалялась обстановка в мире. Все со всеми воевали. Германия с Исландией, Аргентина с Японией. Мир горел, а мы делали вид, что все нормально.

От бесплодной, лишенной смысла и тусклой жизни устаешь гораздо сильнее, чем от жизни беспокойной, но наполненной смыслом. Особенно я уставала, когда на работе совсем нечего было делать. Днем я сидела в офисе, читая с монитора книги, новости про очередной катаклизм или войну, проходя очередной курс или листая соцсети. Вечерами приходила домой обессиленная, будто встала в 5 утра и весь день таскала камни. Сил не было настолько, что, поужинав бутербродом (тем самым, который не приготовил любимый человек) и сладким чаем, я забиралась в постель и продолжала бессмысленно сидеть в интернете, как и весь день. В эти моменты я прямо-таки физически ощущала, как моя жизнь проходит мимо.

Впереди миражом сияла будущая жизнь. Вот-вот она придет, и тогда я начну жить осмысленно, красиво. А этот отрезок времени нужно только продержаться…

Но этот отрезок времени и был моей жизнью. И она не менялась.

Однажды я попыталась поделиться переживаниями с коллегой: мне надо было понять, что с этим делать. Она ничего не поняла. Конечно, она сидит в соцсетях вечерами, а почему она должна что-то делать? «Что-то делает» она на работе, а дома она хочет отдыхать. Когда я спросила ее, не кажется ли ей, что мы тратим жизнь впустую, она очень странно посмотрела на меня. В этот момент стало ясно, что мы разные люди. После этого разговора мы перестали общаться.

Смотря на коллег, я видела людей, которые особо не чувствовали себя и окружающий мир, мало во что верили, утратили надежды и чаяния. Это пугало. Но пугало почему-то только меня, а им было нормально – или они притворялись? Иногда я думала, что они счастливее меня, потому что не видят, как скучна и пуста такая жизнь, а я вижу и мучаюсь. Но что, если они счастливы? Может, они мудрее меня, и для счастья им нужно только терпимая работа, хоть какие-то деньги, муж, который не особо пьет и даже не бьет, да чашка чая с подружками на выходных?

Лучше бы я не понимала ничего, как и они.

Днем я работала на нелюбимой работе, вечером моя жизнь бессмысленно тлела в интернете, а ночью, перед сном, меня окутывала страшная пустота. В эти моменты я начинала ценить работу и интернет, ведь они спасали меня от пустоты. Я висела над пропастью, и бездна молча смотрела на меня. Что это, если не пытка?

Однажды я разбила чашку с нарисованным тортом.

Однажды, оставшись одна в кабинете, я проколола кожу на руке ножницами и смотрела, как течет кровь, чтобы почувствовать хоть что-то. Чтобы мир вокруг снова стал реальным. Коллегам сказала, что случайно порезалась.

Как-то в парке я наткнулась на ларек с сахарной ватой. Там работала уже немолодая женщина, для которой, очевидно, продавать сахарную вату в парке за копеечную зарплату не могло быть пределом мечтаний. Но она буквально наслаждалась работой. Когда подходили покупатели, она ласково общалась с ними. Если рядом оказывались маленькие дети, она сюсюкала с ними и развлекала. Я долго наблюдала за этой женщиной издали. Когда покупатели разошлись, она стала делать заготовки ваты, которые продаст следующим сладкоежкам. Она трудилась с любовью, и, кажется, ей было просто в радость наматывать вату на палочку, смешивать вкусы, изобретать разные цвета. Если при покупателях она могла притворяться, то наедине с собой расслабилась бы – меня она точно не замечала. Улыбка слетела бы с ее лица, она тяжело посмотрела бы вдаль, думая о том, как жестокая судьба привела ее в эту точку, где она простая продавщица. Но этого не случалось.

Я еще несколько раз приходила в парк, однажды купила у нее вату. Она была так же спокойна и радостна. Мне хотелось заговорить с ней и спросить, как ей удается быть такой. Искусство, недоступное мне. Я не спросила. Отошла к фонтану и ела вату, пока в ней не запутались две осы – пришлось выкинуть.

Подобно Сизифу, каждый день я вкатывала огромный невкусный торт своей жизни на вершину горы, наблюдала, как он катится вниз, собирая по пути всю грязь, и снова катила его наверх. Я с ужасом представляла себе будущую жизнь. То же плюс старение. То же плюс чудовищная изуродованная шея.

Самый подлый вариант несчастья: когда объективно никаких мучений нет, но человек все равно несчастен.