Именно тогда озвученное Оосавой предложение стало выглядеть не просто привлекательным, а единственно уместным.
На этот раз в офис замглавы Четвертого комитета его пустили практически беспрепятственно. Видимо, в первые заходы его держали под искусно замаскированными сканерами и детекторами, чтобы снять модель для сверки, а потом просто убеждались в отсутствии критических отличий от оригинала, помеченного в базе данных как «безопасный». Ощущалось даже немного обидно.
Анжело курил. Посреди офиса сейчас находилось сразу три сдвинутых стола, заваленных планшетами, портативными
— Я все еще не очень понимаю, чем смогу вам помочь. — Признание было искренним. Оосава снова повел кистью, стряхнул пепел и сел прямо. Он слушал. — Но если вы считаете, что смысл есть и видите, как применить меня к делу, то я готов.
Пару секунд оба молчали. Затем усталая, осунувшаяся фигура встала.
— Это отрадно слышать. Merde, Саймон, вы не представляете, как я доволен, — пробормотал Анжело. — Правда, по мне не скажешь, да? Вы уж извините, но я тут имею феерический секс…
— А то я вот не заметил, ага, — буркнул его собеседник. Оба улыбнулись. Ооновец хрипло приказал в смарт:
— Соледад, кофе. И виски господину Фишеру. Виски же? — он попытался сфокусироваться на госте. Тот отмахнулся.
— Тоже кофе. Пить при начальстве, на мой взгляд, дурной тон.
Оосава повел пальцем.
— Не начальстве. Да, формально вы будете мне подчиняться. Но по факту я собираюсь сдержать данное слово. Полная свобода действий, мнений и выбора. Так будет выгоднее для нас обоих.
Он закашлялся, с ненавистью полюбовался окурком и метнул в угол. Пепельница-дрон, обнаружив непорядок, скользнула следом, щелкнув крышкой. Саймон уселся в одно из кресел с угла стола и осторожно поинтересовался:
— Так чем я могу быть полезен? Есть какие-то наводки?
Анжело закашлялся снова. Его смуглое лицо за последние дни стало оливковым, под глазами накопились тени — как зримое выражение забот и тревог. Покачав головой, он произнес:
— В том-то и дело, что никаких. Пустота. Мы роем носами землю, а в земле только она сама. И мне очень, очень нужна ваша толковая голова.
Часть 1. Глава 11
Еще одним из преподавателей, успешно действовавшим на нервы Саймону в годы отрочества, был математик. Этот худощавый, сосредоточенный, встрепанный, вечно небритый и при этом умудряющийся как-то не зарасти бородой мужчина врывался в аудиторию, словно кара Господня. Пылающим взором он обозревал окрест — к слову, довольно скудный, ибо единовременному приобщению таинств тех или иных наук обычно предавались двое-трое, максимум четверо молодых Фишеров, — а затем бросался к огромному, во всю стену, старомодному экрану и начинал тыкать в него указкой, параллельно скидывая туда со смарта формулы, схемы и графики.
Интенсивность потока данных, сыпавшегося на прифронтальный неокортекс юных лоцманов, подавляла. Робкие попытки убедить провозвестника математической истины сбавить обороты оказались пресечены одной единственной фразой: «Вы что, считаете себя идиотами?» Не возымело результата даже появление Фишера-старшего — после жалобы кого-то из особо впечатлительных племянников. Главе семьи, попытавшемуся напомнить бойцу педагогического фронта, кто в этом доме
Именно этот довод пришел Саймону на ум, когда он получил доступ к массиву собранных следственными группами сведений.
А сведений хватало с избытком. Составы экипажей, грузовые декларации, перечни оборудования на борту, замеченные неисправности, настораживающие детали поведения тех или иных персоналий… Не было только главного: кто, как и зачем. Это и оставалось головной болью господина замглавы Четвертого комитета.
— Ну что, есть в этом мусоре интересное? — без особого любопытства уточнил Анжело, энергично уминая принесенную секретаршей пасту феттучини. Перекусывал он, что называется, не отходя от кассы, но Соледад зорко следила за тем, чтобы рацион шефа не скатывался до бутербродов и кофе.
Саймон, макавший роллы с тунцом в соевый соус, пожал плечами. Рыба была более чем неплохой, но все-таки до свежевыловленной, свежевыпотрошенной и свежеприготовленной умелыми руками Иясу Гэбрэ ей было далеко. Поэтому в жесте проявилось в равных долях как недоумение, так и сожаление.
— Я ничего не обнаружил, — честно признался лоцман. — Впрочем, не уверен, что вы ждали, будто меня моментально озарит, и я раскрою вам это дело сей секунд.
— Не ждал, — качнул головой Оосава. — Но надеялся. Как я уже говорил, вера в чудеса — неотъемлемая моя черта. Ну что же, тогда сосредоточимся на том, что нам уже известно.