Тропа до звезд (СИ)

– Господа пассажиры, через пять минут мы переместимся в систему нашего назначения. Капитан и команда желают вам приятного перехода.

Фраза была чистой формальностью. Переход не ощущал никто: просто корабль вместо «тут» оказывался «там», в одно мгновение, без каких-либо внешних эффектов. Никто – кроме лоцмана.

Потому что именно лоцман и был переходом.

Вы когда-нибудь пробовали поднять космический корабль? Да, вот так, при полном «g», а то и более – поднять на собственных руках, взвалить на себя и не отпускать ту долгую, бесконечную секунду, пока мир вокруг сворачивается в игольное ушко, в субатомную горошину, а потом разворачивается обратно целиком. И при этом вроде бы понимаешь, что все ощущения строго субъективны, что происходит все это сугубо в твоей голове, что на деле ты просто висишь в коконе силового поля и работаешь исключительно силой духа, верхней чакрой, движениями анимы – в общем, какие там еще были у яйцеголовых версии по «феномену лоцманов». Но все же впечатления были непередаваемыми.

Поэтому, когда пять минут истекли и прозвучал предупреждающий сигнал, Саймон затейливо выматерился, поплевал на ладони…

И поволок.

Часть 1. Песок. Глава 1

Сам по себе транспорт серии «Нарвал» не являлся космическим аналогом древних океанских кораблей. В том смысле, что у него не было объемистых трюмов или многочисленных пассажирских кают. Нет, у экипажа были свои жилые площади – порой приходилось в прямом смысле дневать и ночевать на работе. Проще было перекантоваться в казенном уюте каюты или кубрика, чем гонять в гравитационный колодец или до терминала штатный челнок.

Больше всего корабль напоминал рыбий скелет. Вот крупная, вытянутая «голова» кабины, вот «хребет» с консолями-«ребрами» и закрепленным сверху «плавником» энергетической установки, вот «хвост» с развернутым оперением сенсорных мачт. А поднимающиеся с планеты лихтеры с грузом и пассажирами облепляли остов, фиксируясь на консолях и словно создавая плоть этой межзвездной «рыбы». Которая, в отличие от них, никогда не смогла бы нырнуть в глубины атмосферы и дотянуться до «дна» – до поверхности планеты.

Саймону порой вспоминалась та пара месяцев, которую он провел на судне дяди Анджея. Тот в свое время, после очередной размолвки с ныне уже покойным дедом, своим отцом, послал всю родню на дальний вектор, отказался от прав, привилегий и доли в Семье, получил полагающуюся по Укладу Семей компенсаторную пенсию и купил себе яхту. Морскую, как в старину. И уплыл на ней куда-то в сторону Фиджи. Ловить рыбу, загорать на палубе и перевозить всякую мелочевку между островами.

Дядя Анджей был гей. Естественно, это вызывало трения. Настоящий Фишер был обязан хоть тушкой, хоть чучелком, но произвести на свет потомство, и желательно побольше. Талант лоцмана не манифестировал себя в брате будущего главы Семьи, но это было неважно. Неуловимый ген, отвечавший за способность чувствовать пространство, улавливать колебания массы и во мгновение ока переноситься, делать шаг по звездной тропе из одной точки галактики в другую – он мог проявиться и через поколение, и даже через два. Кровь лоцманов была драгоценностью. Дар оказался редок, научными методами принципиально невоспроизводим, и между человечеством и иными мирами всегда маячил призрак молчаливой, устрашающе одинокой пропасти. Поэтому Анджея осуждали.

У дяди Анджея был любовник – и многочисленные друзья. Ни разу ни один из них не допустил в сторону Саймона каких-либо сальностей или намеков. Ни разу не упомянул о том, что молодой человек мог бы пересмотреть свои взгляды на половую жизнь. Самому будущему курсанту было на тот момент лет пятнадцать, и вкусы его, как это тогда казалось, были уже сформированы. Казалось, конечно, ошибочно, но общая тенденция была ясна: в будущем Саймон вполне мог стать новым «производителем» Семьи. Когда подобные безрадостные мысли накатывали на подростка, дядя Анджей молча вручал ему гарпун – и они плыли куда-нибудь за риф, ловить массивных тунцов и проворных марлинов.

Именно марлина напоминал собой корабль при взгляде со стороны. В момент перехода лоцман всегда как бы покидает свое тело и видит происходящее в комплексе. У каждого это происходит по-своему, но в одном сходятся все: ты словно удерживаешь здоровенную, неудобную тушу из металла и керамокомпозитов на руках. А вокруг шуршит, пульсирует и переливается огнями древний космос. Жутко – и монументально, до судорог в душе прекрасно. Жалко только, что художников среди лоцманов практически нет. Не поощряется.

Из субъективно бесконечного транса вырвало прорывающееся раздражение в голосе капитана. Впрочем, его можно было понять.

– Мы на границе экзосферы Нового Эдинбурга. Лоцман, вы нас в термопаузу воткнуть хотите?

Саймон открыл глаза. Впрочем, этого можно было не делать – смарт, замкнутый на корабельную сеть, уже начал транслировать на линзы картинку, снабженную векторами, коридорами, пиктограммами и пояснениями. Мда, увлекся малость.