Тропа. Дорога. Магистраль( СИ)

Антон растерянно проводил пальцами по ручке чашки и смотрел на темную жидкость. Потом поднял глаза и внимательно взглянул на Геру.

- Давай постараемся забыть вчерашний вечер? Ты был не в себе, я все понимаю, да и я дал маху... Не должен был... В общем, предлагаю обо всем забыть и жить, как раньше.

Гера был и рад, и огорчен одновременно. Рад тому, что Антон не действует сгоряча и не чинит препятствий на пути выздоровления дочки. Огорчен тем, что, несмотря на необходимость все забыть, понимал, что этого никогда не будет. Забыть невозможно. Скрывать свои чувства. Не озвучивать мысли. Бросать взгляды украдкой, тайком. Представлять. Самоудовлетворяться. Хотеть кого-то так сильно, и не иметь возможности даже взять за руку. Сложно. Больно. Страшно. Ощущения постоянной ходьбы по битому стеклу, по лезвию ножа, на грани. Как долго еще это будет продолжаться? Должна же быть у него элементарная гордость, любовь к себе. Нет, он не унижает себя, но сдерживает, мучается, терпит. А, как известно, любому терпению приходит конец.

- Ты правда этого хочешь? - вопрос возник откуда-то изнутри. Очередная жалкая попытка перевесить чашу весов в свою пользу.

Антон, не ожидавший подобного вопроса, подавился кофе.

- А ты - нет? Ты считаешь нормальным предлагать мне проводить тебя до кровати и согреть? Может быть, ты именно с этой целью и пригласил нас с Аленой жить к себе? Может быть, мы бы уже могли долечиваться дома?

- Нет, не могли, - возразил Герман. Твердо. Уверенно. Не как человек, а как врач, - неужели ты обо мне такого плохого мнения? Неужели ты в моих поступках и действиях видишь только такой смысл? Неужели я за такое большое количество времени не доказал тебе, что сделаю для вас с Аленой все, что только в моих силах?

Антон вскочил.

- Вот именно! Ты слишком добр к нам!

Герман с шумом поставил чашку в раковину. Он, наверно, впервые злился так сильно.

- Какой же ты дурак, Королев! Хватит уже цепляться за свою корону, ее давно уже нет на твоей дырявой голове. Протри глаза и посмотри на то, что ты видишь вокруг. У тебя сейчас одна задача - поднять Алену на ноги. Я помогаю тебе в этом от всей души, а ты обвиняешь меня в том, что я пытаюсь тебя использовать. Это не так. Я пытаюсь исправить то, что сломал более десяти лет назад. Те отношения. Дружеские. Доверительные. Я пытаюсь показать тебе, что ты был не прав...

- Мне не надо это показывать. Я уже и так понял, что обошелся с тобой тогда не... Как сказать-то? Я был не прав, и прошу меня простить.

Гера не ожидал этого. Не сейчас. Не спустя столько лет. Если бы он услышал эти слова тем летом, то тут же приехал бы к Антону и попытался сделать вид, что ничего не произошло. Возможно, он бы переболел. Перестал сходить с ума по этому парню, увлекся бы кем-то другим, и жизнь его была бы совершенно другой. Только время уже не вернуть. И слова о ненависти тоже. Он жил с ними многие годы, они вросли в него, как сорняки, и теперь избавиться от них можно было, только вырвав с корнем. Антон же сейчас пытался подстричь газон, вместо того, чтобы перекопать землю.

- Что тебе от моего прощения, Тош? Ты не жалел о своем поступке тогда, и не особо жалеешь теперь.

- Неправда.

- Иди. На работу опоздаешь.

Герман прекратил этот разговор, потому что больше не мог. Он бы сорвался. Ударил бы его, или накинулся с поцелуем. Не знал, что именно, но что-то бы сделал точно. А потом снова жалел.

***

Весь день на работе Антон отгонял от себя мысли о вчерашнем вечере и сегодняшнем утре. Единственное, что он мог сделать, чтобы прекратить эту непонятную ситуацию - разрубить узел, уйти и снова забыть о существовании Геры. Но он не мог. Был связан по рукам и ногам. И не только болезнью дочери. Ситуация выходила из под контроля, и это бесило. Тоша все больше привыкал к присутствию друга в своей жизни и все меньше представлял ее без него, не в его доме. Там было хорошо. Это было глупо отрицать. Комфортно, удобно, тепло и уютно. Герман делал все, чтобы их с Аленой жизнь была, если не счастливой, то близкой к этому. Единственное, чего он не мог сделать, и это было видно по глазам, перестать хотеть его. Именно это желание и пугало. Нет, он был уверен, что Гера не станет его домогаться, да и всегда мог дать отпор. Он был не уверен в собственной реакции на такие действия. Вчера... Вчера он стоял, как истукан, не в силах пошевелиться, а возбуждение в паху напугало до чертиков. Возможно, все дело в отсутствии секса. После ухода жены у Антона никого не было. Не до того. А если, все же, причина не в этом? Что тогда? Неужели он, живя с геем, заразился? И если это болезнь, то есть ли от нее лечение? И нужно ли вообще ее лечить?

Герман не находил себе покоя весь день. Занятия с Аленой отвлекали, но перед глазами то и дело возникал образ ее папы. Девочка шла на поправку. Несмотря на все ужасы, что ей пришлось пережить, она была спокойной, веселой и общительной. В докторе души не чаяла, впрочем, он в ней тоже.

- Дядя Гера, а вы могли бы быть моим вторым папой?

Почему дети умеют задавать такие вопросы? Откуда они появляются в их светлых головках?

- Папой?