Тропа и Тропа. Миры под лезвием секиры. Книги 1-9

Укрепление было огорожено земляным бруствером только с трех сторон, и он уже имел возможность созерцать нехитрое внутреннее устройство и его защитников

— полторы-две дюжины стрелков, изнывающих от безделья возле бойниц, обложенных мешками с песком.

Некоторые с любопытством поглядывали на приближающегося Смыкова, но сам он сконцентрировал внимание только на одном человеке — крепко сбитом рыжеватом малом, с лицом тяжелым и брезгливо-равнодушным, как у содержателя бойни или палача со стажем.

Черный колпак на нем отсутствовал, но в волосах замечался какой-то непорядок, что-то мешало соломенной шевелюре лежать правильно, что-то хохлами вздымало ее по обе стороны черепа.

Глаза их встретились, и аггел прочел во взгляде Смыкова свой смертный приговор, которому по неопытности или по недомыслию не захотел поверить.

Лихорадочно дергая ворот гимнастерки, под которой скрывался спасительный бархатный мешочек, он одновременно потянулся к пистолету, небрежно засунутому спереди за пояс. Аггел намеревался немедленно расправиться с неизвестно откуда взявшимся наглым чужаком, но сейчас это было то же самое, что крысе состязаться в быстроте и ловкости с горностаем.

Открыв стрельбу, Смыков ринулся на врагов, а со стороны это выглядело так, словно бы его швырнула вперед катапульта.

Редута он достиг прежде, чем из ран на груди и голове аггела хлынула кровь. Подхватив еще живое, но уже обмякшее тело, он швырнул его в гущу оторопевших защитников редута, пальнул для острастки еще несколько раз и, перемахнув через бруствер (как только связки голеностопов выдержали!), помчался напрямик к кастильской миссии.

Выстрелов в спину Смыков не опасался. Тем, кто остался внутри редута, было сейчас не до него — на них с воем и пальбой уже налетала лавина анархистов.

Первые звуки боя Зяблик услыхал, когда до вражеского лагеря оставалось еще не меньше трехсот-четырехсот метров. И почти сразу же за частоколом, окружавшим несколько десятков шалашей и палаток, ударили в рельс.

На раздумья оставались считанные секунды. Руководствуясь скорее наитием, чем рассудком, Зяблик приказал своему необстрелянному воинству рассыпаться в цепь и залечь. Лишь несколько человек на правом фланге смогли укрыться в придорожной канаве, на остальных даже кочек и ложбинок не хватило. Зяблик и упомнить не мог, когда еще ему приходилось принимать бой в столь неблагоприятных условиях.

Скверно было и то, что он абсолютно ничего не знал о врагах, с которыми в самое ближайшее время предстояло помериться силами его отряду, — ни какова их численность, ни как они вооружены. Кроме того, оставалось неизвестным, сколько среди них аггелов, опасных в любой ситуации, и сколько ополченцев, шустрых только на грабежах и попойках.

Между тем за частоколом заорали, затопали, залязгали железом. Ворота распахнулись, и наружу высыпала толпа по-разному одетого и по-разному вооруженного люда. Даже невозможно было сразу сказать, кто среди них кто. Более или менее ясным являлось одно — врагов было раза в два, а то и в три больше, чем анархистов.

Подпускать столь многочисленную ораву слишком близко было опасно — сомнут. Но и открывать огонь с такой дистанции бессмысленно, тем более что в запасе у каждого стрелка имелось не более семи-восьми зарядов. Взвесив оба эти обстоятельства, Зяблик передал по цепи, чтобы стрельбу без его команды не начинали и вообще лежали тихо, «мордой в землю».

Впереди всех бежал лысый аггел (кривые коричневые рожки на голом розовом черепе смотрелись довольно-таки зловеще), время от времени подносивший к правому глазу половинку полевого бинокля. Он первым заметил цепь анархистов, перекрывавших путь к кастильской миссии, где уже вовсю грохотал бой. Впрочем, подать какую-нибудь команду аггел не успел — Зяблик чисто срезал его первой же пулей. Слева и справа от него тоже загрохотали выстрелы — сначала дружно, залпами, а потом вразнобой. Пистолеты трещали, карабины грохали, охотничьи ружья ухали.

Плешаковские выкормыши, среди которых оказалось не так уж и много аггелов (большая их часть вместе с Ламехом отправилась в Талашевск), дружно пали оземь, словно правоверные мусульмане, услышавшие призыв муэдзина к молитве. Кто среди них жив, кто убит, понять было нельзя. Одни только тяжелораненые вели себя неосторожно, дрыгая конечностями и оглашая окрестности жалобными воплями.

Но уже спустя всего полминуты с той стороны началась стрельба, и пули, словно резвые невидимые пташки, зачирикали над анархистами.

Плешаковцы, подстегиваемые криками своих командиров, стали рассредоточиваться, расползаясь вдоль фронта — так расползается лужа киселя, пролитая на пол.

«Сейчас они нас с флангов зажмут», — с досадой подумал Зяблик и отдал приказ беречь патроны, но не позволять врагу провести обходный маневр.

Поглощенный всеми этими событиями, он перестал прислушиваться к тому, что творилось позади, в окрестностях миссии, и только сейчас сообразил, что там наступила тишина. Короткий бой отгремел, и результат его, пока еще неизвестный, должен был дать о себе знать в самое ближайшее время.