Тропа и Тропа. Миры под лезвием секиры. Книги 1-9

Смыков поспешил прояснить этот вопрос. Ссылаясь на текст Ветхого Завета, известный ему только в пересказе Цыпфа, он патетическим тоном сообщил, что знает путь спасения рода человеческого. Путь этот ведет не куда-нибудь, а в легендарный Эдем, некогда служивший первым приютом для наших прародителей. При этом не надо бояться херувимов, стерегущих границы земного рая. Обойти их не составляет никакого труда. Эдем, в настоящее время свободный от змея-искусителя, являющегося, как известно, одной из ипостасей сатаны, способен принять под свою сень неограниченное количество смертных и обеспечить им поистине райское существование.

— Клянусь всем, что дорого для меня, я самолично любовался волшебными лесами Эдема, пил сладкую воду его рек, дышал его благотворным воздухом и даже отведал райских трав, дарующих человеку здоровье, силу, красоту и долгую жизнь.

Последнюю фразу Смыков сказал, в общем-то, напрасно. Трудно было поверить, что этот слегка сутулый, лысеющий дядька, с выражением лица если не хмурым, то кислым, и в самом деле отведал чего-то, имеющего хотя бы приблизительное отношение к райской флоре.

Впрочем, публика, собравшаяся у гроба дона Эстебана, не обратила на такую несуразность ни малейшего внимания. Не в силах и дальше терпеть столь святотатственные речи, кастильцы инстинктивно ухватились за те предметы, в которых давно привыкли находить для себя надежду и опору — гранды за мечи, священники за распятия. Убийство в стенах храма всегда считалось крайней степенью богохульства, но было похоже, что для Смыкова на сей раз сделают исключение.

В этом вихре гневных выкриков, страстных молитв и лязга извлекаемой из ножен стали резким диссонансом прозвучал спокойный и ясный голос дона Хаймеса:

— Сударь, если вы и в самом деле побывали в Эдеме, то наверняка прихватили с собой какое-нибудь доказательство этого поистине счастливого события.

— Естественно, — не стал отпираться Смыков.

— Уж не плоды ли это с Древа Познания?

— Как можно! — столь наивный вопрос молодого кастильца, казалось, даже возмутил Смыкова. — Плоды с Древа Познания, как и прежде, являются для смертных запретными. Но нет никакой нужды покушаться на них. В Эдеме каждая травинка имеет волшебную силу. Вот полюбуйтесь, — он помахал в воздухе мешочком с остатками бдолаха. — Это средство способно заживить любую рану, одарить человека силой льва или выносливостью мула, вылечить от неизлечимого недуга…

— Весьма интересно… — произнес дон Хаймес с сомнением. — Хотя и малоубедительно… А не соизволили бы вы доказать волшебную силу этой панацеи на деле?

— С удовольствием… Но как? — Смыков сделал вид, что растерялся. — Я не вижу поблизости ни больных, ни раненых.

— Очень просто. Верните моего дядюшку в мир живых. Думаю, он заслужил это своими подвигами, которые вы нам здесь так живописали. — Дон Хаймес сделал поклон в сторону гроба.

— Мое средство предназначено для продления жизни, а отнюдь не для ее возвращения в уже давно остывшее тело… — потупился было Смыков, но, услышав зловещий ропот грандов, тут же пошел на попятную. — Впрочем, почему бы не попробовать.

Пройдя сквозь ошалевшую толпу к гробу, он стянул с головы дона Эстебана шарф, поддерживающий нижнюю челюсть, а затем затолкал весь бдолах в рот лжепокойника.

По сценарию, разработанному Смыковым, дон Эстебан должен был разыграть сейчас душераздирающую сцену воскресения из мертвых, сопровождаемую конвульсиями, нечленораздельными выкриками и зверской мимикой. Однако случилась непредвиденная накладка — часть бдолаха угодила в полость носа.

Дон Эстебан буквально подпрыгнул в гробу и чихнул так, что монета, по старинному обычаю спрятанная у него за щекой и предназначенная для расплаты с паромщиком царства мертвых Хароном, вылетела наружу и угодила прямо в бритую тонзуру настоятеля храма.

Шок, пережитый всеми присутствующими (за исключением, естественно, Смыкова и дона Хаймеса, находившихся между собой в сговоре), по глубине и силе мог быть сравним разве что с тем ужасом, который в конце времен суждено испытать нашим потомкам, ставшим свидетелями Страшного суда. К счастью, кастильцы отличались отменным здоровьем (слабаки в этой стране умирали еще в раннем детстве), поэтому до инсультов и инфарктов дело не дошло.

Дон Эстебан чихал еще минут пять, а затем, выпростав руку в сторону алтаря, где среди прочей церковной утвари должны были находиться вещи, символизирующие кровь и плоть Господню, просипел:

— Вина! Ради всего святого, вина!

При этом рубашка на его груди распахнулась, обнажив напротив сердца страшную рану, которая вследствие связанных с чиханием усилий, вновь начала кровоточить.