Тропа и Тропа. Миры под лезвием секиры. Книги 1-9

— Ну что, братцы? — поинтересовался хозяин. — Что не закусываете? Или не пробрало?

— Слабовато, — ответил за всех Головастик. — Надо бы повторить. Тогда и закусим.

— А петь когда будешь?

— Успею. Ты когда в Прорву собираешься?

— Как выпьем все. Под утро, наверное.

— Тогда времени хватит. Пей, не задерживай.

Брага забулькала, обильным потоком вливаясь в глотку хозяина. Головастик, выцедив свою порцию, принялся закусывать прямо с обеих рук. Яган, сославшись на предыдущую осечку, прикладывался дважды подряд: выпил, передохнул, добавил, а уже только потом навалился на еду, добрую кучу которой подгреб под себя заранее. Челюсти его, обретая привычное поле деятельности, работали не хуже, чем у древесного крота. Шатун опять выпил безо всякого удовольствия. Какая-то мысль явно беспокоила его. Подошла баба, тоже глотнула — не пропадать же добру — и сунула бадью мне.

Вторая порция пошла намного легче. Не такая это уж и гадость, если привыкнуть, подумал я, запихивая в рот кусок лепешки. Ум просветляет. Усталость снимает. От нее, наверное, и боль проходит. Нечто подобное, кажется, употребляли древние арии. У них такой напиток именовался сомой. А взять опять же фиджийскую янгону (она же — кава), приготовляемую из корней дикого перца. Вещь, стало быть, полезная. Как там сказано у классика… «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно…» Не сблевать бы только!

Шатун потрогал свой нож, все еще спрятанный под моей одеждой, и сделал предупреждающий знак: не расслабляйся, дескать. Милый ты мой, кого нам здесь бояться? Кругом все свои. Ночь. Тихая ночь, святая ночь…

— Я только две вещи в жизни уважаю, — говорил мужичок. — Брагу пить да спать. Но только чтобы всего вдоволь. Недоспать или недопить — нет ничего хуже. И чтобы ночью обязательно сны, а за выпивкой песни.

— Хорошо тебе, значит, живется, — констатировал Яган, подбирая с рогожи самые аппетитные куски.

— Не жалуюсь, — согласился мужичок. — Все у меня есть, что человеку положено. Дом есть, баба есть, ребятни хватает. Эти разбегутся — других подкинут. Мор мне не страшен, еще мальчонкой переболел. В войско не берут, отвоевался. А возьмут, тоже ладно. Не подкачаю, хоть и рука сухая.

— Все есть, только ума нет, — проворчала в темноте баба.

— Ничего, ничего, — мстительно пообещал мужичок. — Посмотрим, что завтра скажешь, когда вдовой окажешься.

— Испугал, шелудивый…

— Не могу эту язву спокойно слушать. — Он взболтнул брагу в бадье. — Ты спой лучше, порадуй душу.

— Споем, — пообещал Головастик. — Вот только в горле что-то пересохло. Промочить надо…

— Промочить так промочить. Своевременное предложение. Только вот браги что-то маловато, на самом донышке плескается. Ну и выпивохи у меня в друзьях. Ну ладно, за ваше здоровье!

На этот раз бадья повела себя весьма странно. Как живая, она ходуном ходила в моих руках, уворачивалась от губ, а потом пребольно стукнула по зубам. Брага выплеснулась мне на грудь.

— Не хочешь пить, другим отдай, — недовольно проворчал Яган.

— Где пьют, там и льют! — жизнерадостно заорал мужичок, хватаясь за топор.

Сейчас порубает нас, подумал я. Интересно только, с кого он начнет? Пили мы по кругу, значит, и головы по кругу полетят. Прекрасно, я последний. Успею еще закусить… Да нет, это он пол в своей хижине рубит да еще просит, чтобы посветили. С ума сошел, что ли?

В сторону полетели щепки, доски, брусья, какая-то труха, и вскоре на белый свет была извлечена еще одна бадья. Не стоит даже объяснять, что последовало за этим: ликование Головастика, одобрение Ягана, брань бабы, мои аплодисменты. Только Шатун никак не отреагировал на это событие.

Бадья снова пошла по рукам. Буль-буль-буль. Мужичок уже обнимался с Яганом, как с родным братом.

— Верно говоришь! Правильно говоришь! — Он согласно кивал лохматой головой. — Ну что раньше за жизнь была? Никакого порядка! Каждый сам по себе. Жили где придется. Бродили где придется. Ели что придется. А теперь по-о-рядок! Живем где положено. Идем куда пошлют. Едим что разрешают. Никаких забот. А когда голова от забот свободна, руки сами в дело просятся. Разве не так?

— Так, — подтвердил Яган, — клянусь Тимофеем!

— Тогда пой. Удачи тебе!

— И тебе… — (Буль-буль-буль.)

— Мне не надо. Мне в Прорву утром.

— Запамятовал, прости.

— Прощаю. Тебе все прощаю. — (Буль-буль-буль.) — Опять же, как со стариками хорошо стало. Пользы ведь от них никакой, только болтают много. То не так, это не так. Корми их, лечи. А теперь все по справедливости. Не можешь дело делать, значит, прочь. Не мешай людям. Сам в Прорву прыгай, пока не спихнули. Нечего народ глупыми речами смущать.

— И не жалко тебе их? — встрял в разговор я.

— Чего засохшее дерево беречь?

— Даже отца с матерью не жалко?

— Какой отец? Какая мать? Ты ошалел, что ли, братец? Баба дите родит, покормит немного и сразу другой отдает. А ей потом взамен другого. И так все время. Спра-а-а-ведливо! А то раньше как — нянчишь его, нянчишь, холишь его, холишь! Все для него. Себе даже в ущерб. А сколько с соседями ссор из-за детей было? А толку-то: ни любви, ни благодарности.